Влади́мир Казими́рович Шиле́йко (настоящее имя Вольдемар Казимирович, 14 февраля1891, Петергоф — 5 октября1930, Москва) — русский востоковед, поэт и переводчик, второй муж Анны Ахматовой, член Императорского Православного Палестинского Общества, профессор.
Имя В. К. Шилейко известно прежде всего специалистам-востоковедам (ученый, выполнивший уникальные расшифровки клинописных текстов; переводчик ассиро-вавилонских текстов).
Шилейко первым в истории русской литературы стал переводить аккадские и шумерские литературные тексты с оригинала. Им были установлены основные правила аккадского стихосложения. Шилейко принадлежат поэтические переводы гимнов, заговоров, эпических фрагментов, памятников религиозно-этической литературы, а также ритмизованные переводы шумерских царских надписей и вавилонских гадательных текстов.
Многие гипотезы Шилейко в области истории литературы и религии получили подтверждение в трудах востоковедов, религиоведов, фольклористов, специалистов по семиотике.
В. К. Шилейко не издал своего авторского поэтического сборника, но в 1913—1919 гг. публиковался в периодике; ряд его стихотворений остался в рукописях и был издан посмертно.
Все вечера томительны и жгучи - Этот горел упоеннее всех... Разве я знал, что даже пафос мучит Горьким соблазном стыдных утех? Разве я знал, что мы - уже не дети? Страшно смотреть на твое торжество... Сердце болит сильней всего на свете - Сердце устало больше всего. *** Не та уж ты, какой была, Когда предстала мне впервые: Тебя и годы огневые, И суета сломить могла. Да ведь и я давно не прежний: И притомился, и зачах, И радость встреч, в моих очах, Всё отдаленней, безнадежней. А всё ж еще сойдемся мы... Но как сойдемся? Ты, быть может, От этих рощ, где день твой прожит, Уйдешь для вековечной тьмы; И в дни, покорные безволью, В мои томительные дни Вонзятся страшные огни, Обезображенные болью. И, властью позднего стыда, Воспряну, легкий и проворный, Закрыть позоры жизни черной - И не закрою никогда. *** Лети, летящая, лети! Ее теперь не остановишь, И на подкупленном пути И в Чермном море не изловишь. Уже не тщитесь! Ей одной Дано от Бога быть летучей, - И перед грозною войной Беременеть грозовой тучей. Она избыла свой урок: То вещего раскаты грома Ее терзали в страшный срок Четырехлетнего разгрома. Отцы, спаленные в огне, Теперь искуплены детями. О сердце! Ты ступаешь не- исповедимыми путями... Не говорите ни о чем! Священный враг уже заколот, Уже архангельским мечом Низринут в вековечный холод. Она к последнему идет, Судьба вершится роковая, - И бездна бездну наведет, Звериным голосом взывая. *** Каким еще заговорю с тобою Особенным, нездешним языком, Каких миров какую весть открою, Другой судьбы пленительный закон? ...А посмотри: в осенней светлой луже Как бы движенье, трепет и круги; Как ты рассудишь: это ветер тужит - Или душа позвала: "помоги"? *** Я помню. Слышишь ли меня? Я помню. Не прощай, не надо. Возврату тягостного дня Уже не будет сердце радо. Я подымаю в темноте Зовущий голос. Только птицы Кричат страшнее, только те, Что вдруг пугаются зарницы. В пустынях есть свои суды, Здесь призывают без ответа. Куда пойду из темноты? Так лучше - не увидеть света. Вот, набираю в горсть камней - И замыкаю оба века. Теперь ты знаешь, сколько дней Болело сердце человека. *** Сияя светом диадем, Два лучших сердца в дланях Бога Хранят томящийся Эдем, Свершают стражу у порога. Они глядят на мир живых, Неопалимы в белом зное, - Как очи звезд сторожевых Взирают с неба на земное. Они глядят - и меркнет час, И вся душа - в руках печали, И веру словно в первый раз Престольной скорбью увенчали. | Опять, опять ты появился! Деревянный старый дом! Здесь Пушкин в древности родился И написал стихов здесь том! Ведь я такой же одинокий Как и Пушкин я поэт! И упаду я в гроб жестокий! В поединке в двадцать лет! *** На сердце опять захолонуло Жуткою, знакомою прохладой; Это ты незримыми взметнула Крыльями за белою оградой. Это ты, Невидящие Очи, Полыхнула пыльными шелками; - Призрак! не дождавшись даже ночи, Взмыла лебедиными руками. Даже ночи, призрак! не дождавшись, На пути настигла, на дороге, И звенишь, звенишь, в углу прижавшись, Голосом таинственным и строгим. Он вернется к твоему покою, Он тоскует в сумраке невнятном... - Хорошо мне говорить с тобою Языком, тебе одной понятным! *** Ты поднимаешься опять На покаянные ступени Пред сердцем Бога развязать Тяготы мнимых преступлений. Твои закрытые глаза Унесены за край земного, И на губах горит гроза Еще не найденного слова. И долго медлишь так - мертва, - Но в вещем свете, в светлом дыме Окоченелые слова Становятся опять живыми - И я внимаю, не дыша, Как в сердце трепет вырастает, Как в этот белый мир душа На мягких крыльях улетает. *** Уста Любви истомлены, Истончены ее уборы, Ее безвинной пелены Коснулись хищные и воры. И больно видеть, что она В пирах ликующего света Глухим вином напоена И ветхой ризою одета. Поет и тлеет злая плоть. Но знаю верой необманной: Свою любимую Господь Возвысит в день обетованный - И над огнями суеты Она взойдет стезей нестыдной, Благословеннее звезды В сияньи славы очевидной. *** Что вспоминать, о чем жалеть? Судьба последнее гадает. А я люблю еще глядеть, Как в небе хмурый облак тает. И на стемневшем берегу Люблю прибоя шум унылый, - От рубежа чужбины милой Всё оторваться не могу *** Неоскудевшею рукой И тварь пустынная богата, - Есть даже львам глухой покой В пещерах дальнего заката. Живите с миром! Бог велик, Ему открыты дни и миги - Архангел каждый львиный рык Пером записывает в книге. Трудам пустынным меры есть, И если лев исполнил меры - Приходит Ангел льва увесть В благословенные пещеры. И где вспояет водомет Неопалимые долины, - Там Ангел тщательный блюдет Святые львиные седины. *** Поседела, совсем изменилась, Просветлела от горестных лет, Только сердце тревожней забилось, - Не узнал бы любимую, нет! Только сердцу тревожней взгрустнулось Не о том, что седая она, - А о том, что она улыбнулась И «Опять, - прошептала, - весна»... |
Свежие комментарии