Чайная роза

Средь связки роз, весной омытой,
Прекрасней чайной розы нет.
Её бутон полураскрытый
Слегка окрашен в красный цвет.

То роза белая, так ровно
Краснеющая от стыда,
Внимая повести любовной,
Что соловей поёт всегда.

Она желанна нашим взглядам,
В ней отсвет розовый зажжён,
И пурпур вянет с нею рядом,
Иль грубым делается он.

Как цвет лица аристократки
Затмит крестьянских лиц загар,
Так и она затмила сладкий
Алеющих сестёр пожар.

Но если Вы её, играя,
Приблизите рукой к щеке,
Внезапно светлый блеск теряя,
Она опустится в тоске.

В садах, раскрашенных весною,
Такой прекрасной розы нет,
Царица, чтоб идти войною
На Ваши восемнадцать лет.

Ах, кожа побеждает вечно,
И крови чистая волна
Из сердца юного, конечно,
Над всякой розой взнесена.

Хороший вечер

Что за погода! — Ветер, вьюга,
И кучера бранят друг друга
          Иззябшим ртом.
Ах, этот час моя истома
Влечёт меня остаться дома
          Перед огнём.

Я вижу, на углу камина,
Как вылепленная ундина
          Меня зовёт.
Заботливым любовным взором
И шепчет с ласковым укором:
          «Ведь дождь идёт!»

Колпак над лампою молочной
В бумаге розоватой — точно
          Девичья грудь,
Окутанная кружевами;
И отсвет на оконной раме
          Дрожит чуть-чуть.

Не слышно ничего в молчанье:
Лишь маятника бормотанье
          Звучит всегда.
Да ветер, что блуждает, плача,
Как будто бы его задача
          Войти сюда.

То вечер в английском посольстве;
Мой фрак, товарищ удовольствий,
          Передо мной,
Жилет зевает, и рубашка
Уже висит на стуле тяжко,
          Горда собой.

Ботинки — с узкими носками;
На лаке их зажжен огнями
          Блестящий круг.
И рядом с галстухом перчатки,
Небрежно брошенные, гладки,
          Как пара рук.

Пора идти! — Что за невзгода!
Равняться в очередь у входа
          И по пятам
Следить ряды карет бегущих,
Гербы различные несущих,
          И разных дам.

В дверях теряться и в колоннах,
Смотреть на толпы приглашённых
          И замечать
То мушки, то седые баки,
Открытые корсажи, фраки,
          Опять, опять.

И тюль, на облачко похожий,
Над красноватой, дряблой кожей
          Прыщавых спин;
Высоких денди, дипломатов,
В морщинах лбов своих покатых
          Таящих сплин.

И сквозь решётку вдов сидящих,
Глазами коршуна глядящих
          Вокруг тебя,
Пройти я не сумею тайно,
Чтобы шепнуть как бы случайно:
          «Я жду, любя».

Я не поеду! — но в концерте
В букете спрятанный конвертик
          Лишь ей сверкнёт;
Фиалок пармских дуновенье
Убьёт дурное настроенье,
          Она придёт.

А я найду, куда мне деться:
На полке Гейне «Интермеццо»,
          Гонкуры, Тэн;
Промчится время незаметно,
И тихо сон меня приветный
          Захватит в плен.

Свет жесток

Как свет жесток, моя малютка:
Как утверждать всегда он рад —
В твоей груди — о злая шутка! —
Не сердце, а часы стучат.

Но грудь твоя встаёт высоко
И падает, как гладь морей,
В кипенье пурпурного сока
Под кожей юною твоей.

Как свет жесток, моя малютка:
Он уверяет, что глаза
Твои мертвы, вращаясь жутко,
Как от пружин, раз в полчаса.

Но почему же, покрывало
Мерцающее, капли слёз
В твоих глазах горят устало,
Как просиявший жемчуг рос.

Как свет жесток, моя малютка:
Подумай лишь, он говорит,
Что ты стихам внимаешь чутко,
А для тебя они санскрит.

Но губы у тебя как сладкий
Цветок, хранилище утех,
И там трепещет в каждой складке
Понятливою пчёлкой смех.

Поверь, за то тебя бесславят,
Что ненавидишь ты их шум,
Оставь меня, и все объявят:
— Какое сердце, что за ум!

Алмаз сердца

Хранит подарок милой каждый
Влюблённый в сердце ли, в столе,
Его лаская с острой жаждой
В часы надежд иль в горькой мгле.

Один — ах, всё влюбленный смеет, —
Улыбкой светлой ободрён,
Взял прядь волос, что голубеет
Чернее, чем крыла ворон.

Другой отрезал нежный локон,
На шее, что сумел склонить,
Волнистый, мягкий, словно кокон,
Прядущий шёлковую нить.

А третий вспоминает сладко
Про ящик, гроб своей тоски,
Где скрыта белая перчатка,
Для всякой узкая руки.

Тот прячет Пармские фиалки
В благоуханное саше,
Подарок свежий, ныне жалкий,
Чтоб нежность сохранять в душе.

А этот милой Сандрильоной
Потерянную туфлю чтит,
А тот ещё, как встарь влюблённый,
Вздох в маске кружевной хранит.

Нет у меня блестящей пряди,
Цветов, перчатки, башмачка,
Но есть зато в моей тетради
Слеза средь одного листка.

То капелька росы мгновенной,
Как небо голубых очей,
То драгоценность, жемчуг пенный,
Растаявший в любви моей.

И, как сокровища Офира,
Мне блещет тёмное пятно,
Алмазом светлым из сапфира
С бумаги синей взнесено.

Я помню, как упала эта
Слеза, хранительница нег,
На строчку моего сонета
Из глаз, не плакавших вовек.

Кармен

Кармен худа — коричневатый
Глаза ей сумрак окружил,
Зловещи кос её агаты,
И дьявол кожу ей дубил.

Урод — звучит о ней беседа,
Но все мужчины взяты в плен.
Архиепископ из Толедо
Пел мессу у её колен.

Над тёмно-золотым затылком
Шиньон огромен и блестящ,
Распущенный движеньем пылким,
Он прячет тело ей, как в плащ.

Средь бледности сверкает пьяный,
Смеющийся победно рот,
Он красный перец, цвет багряный,
Из сердца пурпур он берёт.

Она, смуглянка, побеждает
Надменнейших красавиц рой,
Сиянье глаз её вселяет
В пресыщенность огонь былой.

В её уродстве скрыта злая
Крупица соли тех морей,
Где вызывающе нагая
Венера вышла из зыбей.