На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Хвастунишка

6 788 подписчиков

Свежие комментарии

  • Алексей Яковлев
    Спортсмены ездят по разным городам, у них режим. Но и трахаться хочется. Чтобы спортсмены не нарушали режим и не иск...Чирлидинг – танцы...
  • selyger ger
    Никогда не слышал... не очень сильный голос,  я бы сказал - певица - релакс!Не забудем мы ни ...
  • Ольга Денисова
    скажите, а вот такую котельную, как тут на фоот с кафелем - https://amikta.ru/portfolio/otoplenie-pos-leninskoe можно...Идеи для дома: кр...

ЗНАКОМИМСЯ ИЛЬ ВСПОМИНАЕМ. Сергей Нельдихен

1923 08 09 Neldihen S E.jpg

Серге́й Евге́ньевич Нельди́хен (9 октября1891, Таганрог — 1942) — российский поэт-примитивист, член гумилевского третьего «Цеха поэтов» (19211923).

Входил в акмеистическую группу «Цех поэтов» и в Петроградский союз поэтов.

Из-за необычности и оригинальности своих произведений пользовался среди современников репутацией человека неумного, если не сказать больше. Но Нельдихен дураком отнюдь не был.

Да и в самом деле, трудно себе представить, что дурак мог написать такое:

Homo homini lupus est, –
я же должен быть тигром,
Если волк для меня
каждый стриженый зверь-человек;
Но противны мне долгие
дикозвериные игры, –
Не могу я давить
каждый день по одной голове...

В 1929 книга Нельдихена «С девятнадцатой страницы» была квалифицирована как «манифест классового врага в поэзии» (На литературном посту. 1929. №21-22. С.87). Первый раз Нельдихен был арестован в 1931 и 5 лет провел в ссылке в Средней Азии. Второй раз — «превентивно», в 1941, после объявления войны. Погиб в заключении.

СЕГОДНЯ ДЕНЬ МОЕГО РОЖДЕНИЯ

Мои родители, люди самые обыкновенные,
Держали меня в комнатах до девятилетнего возраста,
Заботились обо мне по-своему,
Не пускали меня на улицу,
Приучили не играть с дворовыми мальчиками,
А с моими сестрами сидеть скромно у парадной лестницы
На холщевых складных табуретках.
Вечерами я садился на подоконник,
Смотрел на улицу, на фонари керосиновые,
А отец мыл чайные чашки и стаканы,
И не потому, что у нас прислуги не было,
А потому, что ему нечего было делать,
Как всякому отставному воину.
Я сам научился читать азбуку;
Мне также хотелось учиться музыке,
Но на нашем рояле не действовали клавиши...

1920

* * *

От старости скрипит земная ось:
На ней вертелся долгими веками
Тяжелый шар, дымящийся парами,
Огнем, водой пронизанный насквозь.

И мастера у Бога не нашлось,
И Он решил, что люди могут сами
Ее исправить рыжими руками,
Ведь многое в делах им удалось.

Но человек из своего жилища
Давно устроил для себя кладбища
И к звукам разрушения привык.

И лишь один над пеплом у обрыва
Поднял глаза змеиного отлива,
И это был озлобленный калмык.

1922

ЖЕНЩИНЫ

…Женщины,
двухсполовинойаршинные куклы,
Хохочущие, бугристотелые,
Мягкогубые,
прозрачноглазые,
каштанововолосые,
Носящие всевозможные
распашонки и матовые
висюльки-серьги,
Любящие мои альтоголосые
проповеди и плохие
хозяйки –
О, как волнуют меня такие
женщины!

1922

* * *

Отшельник-эскимос запряг собак
И на охоту выехал на льдины;
Хотелось свежей вкусной моржевины,
При запахе ее вкусней табак.

На севере конец оси земной,
Точеноребрый стержень заржавелый
Погнулся, терся ком оледенелый,
Скрипел в воронке синеватый слой.

И эскимос услышал странный скрип:
Кто там на льдине будто кости пилит?
На берегу нигде моржи не выли,
Графитный лед полосками прилип.

Подъехать посмотреть, кто костепил?
Собаки дернулись, кусая, лая…
О чудо! странная какая свая.
И сани эскимос остановил.

Хорошая находка, летний дом
На этой свае был бы очень крепок!
Попробовать свалить? Льдяных прилепок
На нем не много, обрублю багром.

Качнул – шатается в хромой дыре,
Качнул еще и вытянул из ямы,
Перебирая плоскими руками,
Запахло на снегу, как на костре.

Поднял, донес до льдин, лежащих вкось,
Но столб о что-то в небе зацепился
Концом невидным – эскимос скривился,
Споткнулся, выронил земную ось.

И медленно проткнулся хриплый лед,
И ось прошла сквозь ком, застряла туго,
Ком наклонился на седьмую круга —
Окрасил льдины солнечный восход.

Какая небывалая зима!
Февраль, а поле пестрая решетка;
Озерное стекло прозрачно, четко,
Как цейссовский двойной анастигмат!

У Пулковских раскрытых горловин
К подзорным трубам липнут астрономы:
Залиты солнцем ледяные комы
От неизвестных никому причин.

1922

* * *

В моей столовой на висящем блюде
Награвирован старый Амстердам, –
Какие странные фигурки там,
Какие милые смешные люди:
Худые крыши с узкими углами,
Шесть парусов распущенных – средь них,
Кареты – домики на мостовых,
Камзолы с буфами и кружевами...
Так хочется, когда случайно взглянешь
На медную картинку на стене,
Быть человечком с бантом на спине,
В высоких туфлях, в парике, в кафтане...
Мясник босой развешивает туши,
Сидит забавный бюргер у дверей,
Шагает франт, ведут гуськом детей,
Разносчик продает большие груши...
И я, теперь такой обыкновенный,
Пускающий из папиросы дым,
Казаться буду милым и смешным
Когда-нибудь, и буду драгоценным.

Картина дня

наверх