Антоне́н Арто́ (фр. Antonin Artaud, 1896—1948) — французский писатель, поэт, драматург, актёр театра и кино, художник, киносценарист, режиссёр и теоретик театра, новатор театрального языка, посвятивший жизнь и творчество вопросу о новом обосновании искусства, его места в мире и права на существование. Арто разработал собственную театральную концепцию, называемую «театр жестокости» («крюотический театр»).
Это имя до сих пор будоражит мир, который пытается найти разгадку его мыслей, идей и воплотить их в жизнь.
В России имя Антонена Арто известно только узкому кругу философов, режиссеров, театралов и театральных критиков, а в СССР его труды вообще были запрещены.
Возможность познакомиться с ними была только у единиц. Вячеслав Полунин проник на спектакль французской труппы, чтобы только поговорить с французами об Арто и те подарили ему книгу «Театр и его Двойник», которую он, сидя ночами, переводил, а идеи великого француза воспринимал как события собственной жизни.
Антонен Арто не принадлежал к числу философов-профессионалов, но это не значит, что он не был философом, иначе бы он никогда не создал метафизический театр, но он был философом в числе прочих своих ипостасей - актера, поэта, художника, музыканта, сценариста, режиссера….
Современный театр, как и любое современное искусство, невозможен без философии, даже если она не развернута, как у профессиональных философов, в систему. Арто – это целый мир, навсегда перевернувший театральную страницу XIX века, оказав влияние не только на театр, но и на всю философию и искусство.
Театральная система не рождается на пустом месте, она возникает тогда, когда в ней появляется потребность, потому что театр - это не игра и не место для развлечения или удовольствия. Театр, по убеждению Арто, обладает терапевтическим свойством: он лечит людей от болезней, которые зашли настолько далеко, что уже стали очевидными. Театр – это особый аппарат, посредством которого возникает новая реальность, изображающая человека таким, каков он есть на самом деле, а не таким, каким ему хочется казаться.
«Приходящий к нам зритель должен знать, что ему предстоит претерпеть настоящую операцию, опасную не только для его ума, но и для его чувств и плоти. Отныне он будет ходить в театр, как он ходит к хирургу или дантисту: в том же состоянии духа, с мыслью, что он, конечно, не умрет, но что это серьезно и что ему не выйти оттуда невредимым. Если бы мы не были уверены в том, что сможем действительно серьезно задеть его, мы сочли бы себя недостойными нашего дела, в его абсолютном смысле. Зритель должен быть уверен, что мы способны заставить его закричать». (Антонен Арто. Из манифеста «Театр «Альфред Жарри»»).
Система Станиславского родилась на русской почве и нигде в другом месте не могла родиться. Потому что русский человек пропитан психологизмом и душевностью, привыкший томиться и маяться на перепутьях, терпеть там, где требуется принимать решения, заклиная ситуацию магическими словами «В Москву, в Москву», полагая, что все как-то само собой и разрешится. А если не разрешится, то всегда есть запасной вариант – бессмысленный и беспощадный бунт.
В Германии появилась совсем другая театральная система, политическая, отозвавшаяся на немецкую болезнь рационализма и любви к порядку, в котором личная ответственность за происходящее оказалась на последнем месте. Политический театр Брехта возник на путях тоталитаризма, породившего фашизм.
А во Франции родился театр жестокости, который мог появиться только здесь и нигде больше. Кто был во Франции или живет в ней, поймут, о чем речь. В этой стране, как ни в какой другой, важна форма, красивая обертка, за которой часто ничего не стоит, она пуста, но соблюдать ее требуют нормы общественного приличия и морали.
Умение говорить, ловко и красиво, облекая свое немыслие в красивые, но бездушные грамматические формы, превратилось в особую культуру и стиль жизни благополучного буржуа, насквозь фальшивую. Против этой болезни «фальши жизни» и восстал великий Антонен Арто.
За возможность говорить и делать то, что считал нужным, быть искренним и настоящим он заплатил невозможностью встроиться в существующую реальность, которая его смяла, распяла, унизила и довела до сумасшествия. Он был своим среди здоровых и среди безумцев, одновременно оставаясь чужим для тех и других.
Страдая с четырех лет, после перенесенного менингита, неврозами и страшными головными болями, он почти постоянно находился на санаторном лечении, а с двадцати трех лет, чтобы как-то унять невыносимые головные боли, ему прописали опиум, от привыкания к которому он так и не смог избавиться.
В психиатрических лечебницах и сумасшедших домах он провел девять из одиннадцати последних лет жизни, поменяв пять сумасшедших домов. Два последних года после освобождения стали самыми значительными в его творчестве. Умер Арто в пятьдесят один год от рака прямой кишки, но выглядел он как глубокий старик.
Все, что Арто делал в своей короткой жизни (писал стихи, статьи, критические очерки, ставил спектакли, играл в кино, рисовал, писал музыку), было попыткой ответить на вопрос: «Как выразить мысль, если она в принципе невыразима словами?» И «Как мыслить, если мысль невозможна?»».
Мысль – это не слово, по крайней мере, не только слово. Это особое состояние, в которое необходимо каждый раз входить, т.к. в карман его не положишь и не вытащишь, когда захочется. Мысль – это когда тебя всего корежит и разрывает, когда тело дрожит и корчится, потому что тело в каком-то смысле и есть мысль и без него никакая мысль невозможна.
Мысль отнюдь не благостна, она жестока и подобна раскаленной магме, вырывающейся из проснувшегося вулкана. Выразить ее только словами невозможно. Традиционный театр драматургии и слова - искусственный, построенный, как и все искусство, на власти иллюзий и потому обреченный на исчезновение.
Произнесение и чтение слов не рождает мысль. Чтобы она возникла необходимо, чтобы все сошлось вместе, в одном пространстве и в одно время: свет, цвет, режиссура, слова, музыка, актеры, владеющие не столько словом, сколько способностью проживать здесь и сейчас состояния, которые они хотят передать зрителю.
«Если я поэт или актер, так ведь не для того же, чтобы сочинять или декламировать стихи, а для того, чтобы их проживать. Читая стихи вслух, я не жду рукоплесканий, я хочу почувствовать тела — да-да, тела — мужчин и женщин, почувствовать, как они содрогаются и поворачиваются в лад с моим собственным телом…. Я хочу, чтобы строки Франсуа Вийона, Шарля Бодлера, Эдгара По или Жерара де Нерваля снова стали подлинными, чтобы жизнь вырвалась из книг, журналов, театров и церквей, удерживающих ее силой, распинающих ее, только бы не пустить на свободу, и чтобы она достигла высоты, где обретается внутреннее тело человека».
Жизнь самого Арто - всегда была на пределе, на разрыв, неуспех и провал, были для него топливом, питавшим его мысль и жизнь, но и та и другая оказывались всегда некстати и эта ситуация воспринималась как невозможность мысли и жизни, в которой он оказался мучеником духа и сумасшедшим.
Не зря в юности его любимыми поэтами были Эдгар По, Шарль Бодлер, Артюр Рембо и Лотреамон - возмутители благостного спокойствия, судимые и изгоняемые из добропорядочного общества. Таким же был и маркиз де Сад, с которым часто сравнивают Антонена Арто.
Катастрофы, провалы и поражения одна за другой преследовали его: в 1926 году Арто изгоняют из рядов сюрреалистов, хотя его вклад в сюрреализм трудно переоценить. Уходя от сюрреалистов, он произнес: «Они любят жизнь так же, как я ее ненавижу».
Его попытки создать экспериментальный театр в двадцатые-тридцатые годы, провалились, радиотрансляция последнего спектакля «Покончить с судом божьим» была запрещена, и умер он в полном одиночестве, приняв слишком большую дозу наркотиков.
Арто был критиком буржуазной рационалистической культуры, построенной на фальши. Он ненавидел ее до глубины души и в театр он пришел чтобы не разорить его или реформировать, а чтобы спасти и вернуть к метафизическим основаниям, на которых он изначально строился.
Антонен Арто оказался подобен Иисусу, пришедшему в мир, чтобы исполнить Завет, а не разорить его. Арто - это пророк, обличавший соотечественников, предупреждая их о грядущих катаклизмах, но он же дал им в руки инструмент спасения – крюотический театр, театр жестокости, в котором преодолевается иллюзия жизни и искусства.
О дай нам ярый словно угли мозг
Мозг опаленный лезвием зарницы
Мозг ясновидца череп чьи глазницы
Пронизаны присутствием твоимДай нам родиться в чреве звездном
Чьи бездны шквал изрешетил
Чтоб ужас нашу плоть пронзил
Когтем каленым смертоноснымНасыть нас днесь Нам сводит рот
Нам пиром будет грохот шквальный
О замени рекой астральной
Наш вялый кровооборотРассыпь рассыпь нас уничтожь
Рукою огненной стихии
Открой нам своды огневые
Где смерть ещё страшней чем смертьНаш хилый ум дрожать заставь
На лоне собственного знанья
И в новой буре мирозданья
Нас от сознания избавь(А.Арто. Молитва)
Автор Тина Гай
Продолжение следует
Свежие комментарии