Заяц и его друзья

Знакомство, дружество пустые суть названья, Когда заводим их без всякого вниманья; Приятелей себе кто многих наберет - Едва ль и одного в несчастии найдет.

. Один из зайцев свел знакомство со скотами, Которые без рог, и с колкими рогами, (Описывать их здесь нет нужды никакой) С природною своей сердечной добротой При каждых спорах их бывал на все согласен, И страсть имел, кak Гей, великую до басен - За что всяк зайчика любезным называл И в дружбе каждый раз встречаясь уверял - При жизни таковой он прыгал и резвился, И пред подобными себе везде гордился. Однажды выскочив с зарею на лужок, Чтоб травки пощипать, запрятался в кусток; Но вдруг он слышит лай и труб ужасны звуки! Чтоб не попасть ему к тиранам в -страшны руки, Бросается туда, сюда - опять назад; Повсюду за собой собак злых видит ряд.- Подсеклись наконец его от страха ноги, Едва дыша упал среди большой дороги. Но тут какой восторг в груди его восстал, Когда идущую он лошадь увидал. Позволь, вскричал, о конь! мне на тебе укрыться, И тем от видимой беды освободиться, Надежда на тебя осталась мне одна, А помощь всякая для дружбы нетрудна. Я к другу был всегда расположен сердечно, Сказал ему тот конь, ты знаешь сам конечно; Да с важным делом я теперь ко льву иду, Утешься - вот здесь все друзья твои в виду! Оставя лошадь, он к быку стремглав пустился, Но также хорошо и сей отговорился: Все знают, что тебе желаю я добра, И как твой друг, скажу: давно идти пора - Вон к этой, видишь ли, пригоженькой корове, Открылся коей я вчера в моей любви; Мне жаль, что я тебя в несчастии нашел, Но радуйся, к тебе идет твой друг козел! 
Козел, приметя в нем отменно жил биенье И смертную в глазах померклость и томленье, Моя спина тебе вредна, в ответ сказал, И на овцу ему рогами указал. 
Овца была слаба, притом же и боялась, Чтоб в. зубы и сама собакам не досталась: К теленку наконец в отчаяньи прибег. Но равной получен и от него успех. Возможно ли, чтоб я, млад будучи летами, Сравняться возмечтал с великими скотами? Из них тебе никто не захотел помочь И всякий от тебя бежал скорее прочь; Так мне ли одному на помощь покуситься? И как после того глазам их появиться. Я плачу по тебе! - Чу! слышу гончих лай, Они бегут, бегут! прощай, мой друг, прощай!

Крысолов и коты

Дивясь ночным уроном вражьим,
Бранится Бетти утром каждым:
"От крыс поганых нету мочи –
То сыр со всех сторон подточат,
То в пироге сожрут начинку,
То уничтожат всю ветчинку. –
Котов ругает, - нерадеи!
Оставили врагам трофеи."
Чтоб отвести сей вред отвратный,
В дом нанят был механик знатный.

Все комнаты подряд обходит,
Лазейки, норы крыс находит,
Откуда силы сволочные
Идут на вылазки ночные.
За конкурентом кот крадётся -
Кто знает, как всё обойдётся,
Вдруг крыс механик изведёт –
И разорён кошачий род.
Кот тайно каждую приманку
Вмиг подменяет на сметанку.

И вновь приманки подчистую
Все обезврежены втихую.
"Что за неведомый вредитель,
Моих проектов разрушитель? –
Воскликнул в гневе крысолов. –
На ветер не бросаю слов!"
Взял крысолов капкан надёжный,
И пойман кот был осторожный. –
"Взыщу я с вас за вероломство –
С тебя и с твоего потомства!"

Попав впервые в переплёт,
Стал жалобно мурлыкать кот:
"У нас с тобой один девиз –
Как истребить побольше крыс!" –
"Наглец! Мне, мастеру-грызуноведу,
С котами разделить победу?!
Когда б вас, мерзких пустомель,
Изгнать за тридевять земель,
Не запятнал бы я мундир,
Народный охраняя сыр!"

Кот, видя занесённый нож,
Отвёл расплату за грабёж,
Сказав: "Всегда меж двух дельцов
Вражда, как между двух самцов.
Судья клеймит судью умело,
Мол, не в своё тот лезет дело;
Купцы всегда плетут интриги,
Как распоследние сквалыги.
Враждуют даже короли –
До гильотины и петли.

Давай умерим притязанья,
Долой войну и пререканья!
К чему сражаться из-за дичи! –
Здесь хватит на двоих добычи."

Старуха и её коты

Кто водит дружбу с негодяем,
Партнёрами не почитаем.
Матрона с девицей пройдётся -
И тут же сводней назовётся;
Увидят вдруг недобрым взглядом
Милашку с потаскухой рядом, -
Забудут, что скромна, непрочь
Тотчас спросить, почём с ней ночь.
Друзья разносят нашу славу:
Кто – как добро, кто – как отраву.

Старуха – злобная карга
Сидит сморчком у очага,
Иссохла, как корявый сук,
Лишь вздуты вены тощих рук;
Ей паралич трясёт мозги,
В глазах – безумные круги,
Комком во рту сварливый бред –
Старухе восемьдесят лет.
Вокруг мяучат сотни ртов
Голодных до смерти котов.

Мяуканьем раздражена,
Слюною брызгает она:
"Что раскудахтались, чертяки,
Вас содержу, кормлю, однако,
Вы, черти, дьявольское племя,
Меня дурачите всё время.
Я вам обязана, что вечно
Толпа мальцов орёт беспечно.
Давно мне труден каждый шаг,
Дверной порог – мой злейший враг.

Попряталась прислуга в страхе,
Что накричу на них, - неряхи,
Булавкой мне кровавят зад,
За титьку цапнуть норовят."
"Тебя послушав, - всех любя,
Святой бы вышел из себя, -
Ответил кот. – Давно известно,
Нас моришь голодом бесчестно.
За что в твоем дому безвинно
Живём, как клятая скотина!

Служить карге – позор до смерти,
Мы для неё лишь бесы, черти;
Нас травят, видно, неспроста -
Мол, девять жизней у кота."

ВЕПРЬ И БАРАН

Работа споро шла к концу.
Мясник, освежевав овцу,
В руках держал кровавый нож.
Сковала ледяная дрожь
Овец смиренную отару,
Готовых к смертному удару,
Покорно наблюдавших жуть
И продолжавших скорбный путь.
Свирепый вепрь, стоявший рядом,
Смеялся над курчавым стадом:
«Все трусы в мире схожи с вами.
Вот ваш палач – глядите сами, –
Он держит, кровью обагрён,
Кровавый нож, сдирает он
С овцы, лишённой жизни, шкуру.
Вершит он эту процедуру,
Не отрываясь на мгновенье.
А между тем, взывает блеянье
Принявших смладу гибель агнцев,
И матерей, отцов и старцев,
Зазря моливших о пощаде, –
Взывает к мщению, к расплате.
Глупцы, не знающие мести!
В вас нет ни доблести, ни чести!»
В ответ ему Баран почтенный
Сказал: «Всё так. Ты клан смиренный
Покорно сбившихся гурьбой
Овец увидел пред собой.
Всё это так. Но лишь отчасти.
И в наших душах пламя страсти
Бушует. Было бы нелепо,
Когда б бездушно и свирепо
Мы отвечали злом на зло:
С клыками нам не повезло,
Их нет у нас, как у других,
Хоть очень тяжко жить без них.
И всё же знай: в ком зреет ярость,
Тот сам возмездие на старость
Себе готовит – по заслугам.
Итог резни – к иным недугам –
Ещё два важных наказанья
Из тех, что рушат мирозданье.
Не знали б войн и авантюр,
Когда бы из овечьих шкур
Не смастерили барабанов,
Чтоб сонных пробудить болванов;
И кто бы знал про суд да дело,
Когда б не сделали умело
Пергамента из нашей кожи.
Спокойно почивать на ложе
(И лаврах!) могут месть и мщенье
С тех пор как два изобретенья –
Пергаменты и барабаны –
Вовсю используют тираны».

МОТЫЛЁК И УЛИТКА

Все выскочки и нувориши,
Бесстыдства в коих выше крыши,
Нам демонстрируют без меры
Свои плебейские манеры.

Однажды юный Мотылёк,
Едва лишь солнца уголёк
Сверкнул, восход предвосхищая, –
Души от гордости не чая,
На розу сел, прихорошился;
Он дерзок был, он весь светился,
Он сердцем истово пылал;
Свои он крылья распластал –
Широко, словно напоказ;
Они сверкали, как алмаз,
Они лазурью голубели
И мягким бархатом чернели,
Блестели серебром и златом.
Он, наслаждаясь ароматом,
Кичился свежестью своей –
С младых, напомню вам, ногтей.
Тем временем, неся свой дом,
Ползла Улитка. Дело в том,
Что след, тянувшийся за ней,
Был Мотыльку всего видней
На травке бархатной зелёной –
Весь в слизи, скользкий и зловонный.
«Садовник! – крикнул Мотылёк, –
Почто ты каждый уголок
В саду заботливо лелеешь?
Почто цветы и травку сеешь,
Уничтожаешь сорняки,
Грязь убираешь? Нелегки
Твои крестьянские заботы. –
И в гневе продолжал: – Почто ты
Стараешься, чтоб был у слив
Небесно-голубой отлив,
А сочный персик цветом схож
С малиной-ягодой? И что ж,
Всё это – был бы сыт
Вредитель, мерзкий паразит,
Чтоб этот пакостный слизняк
Здесь наслаждался просто так?
Дави прожорливого вора –
Тем сад избавишь от позора!»
В ответ Улитка отвечала:
«Высокомерия немало!
А сколько спеси и зазнайства,
Гордыни, дерзости, бахвальства
В самодовольном парвеню!
Ну нет, теперь не сохраню
Происхождения плебея!
Молчал до сей поры, не смея
Твою природу описать,
Но ты – мошенник, плут и тать –
Нарушил нормы поведенья.
Моё закончилось терпенье.
Едва ли девять солнц взошло,
Чтоб подарить своё тепло
Для созревания – плодам,
Для буйства колера – цветам,
Как видела твоё рожденье
В презренной робости смиренья.
Ты был отвратен и убог,
Твой Бог был грозен и жесток,
Дав миру этакую мразь.
Ты отвратителен, ты – грязь!
Ты еле двигался ползком,
И, как за гнусным пауком,
Вослед тебе сучилась нить,
Чтоб ты вокруг себя мог свить
Зловонный тошнотворный кокон –
Твой дом без двери и без окон.
Я ж не стыжусь – что тут такого! –
Происхождения простого.
Улиткой в мир пришла – по чину,
Улиткой этот мир покину.
А Мотылёк? И так и сяк –
Лишь принаряженный червяк.
И всё твоё дурное семя,
Твой род, бесчисленное племя –
Лишь гусеницы и не боле,
Всем нам противные до боли».

СПАНИЕЛЬ И ХАМЕЛЕОН

Жил Спаниель, забот не зная.
В любимчике души не чая,
Хозяйка, леди, потакала
Его всем прихотям. Бывало,
Была готова падать ниц,
Как будто тот наследный принц.
Командам он не подчинялся,
Приказам не повиновался,
Но не были к нему суровы,
И обучения основы
Он не усвоил ни вполдела,
Но был изнежен до предела.
Нахальство в нём не знало меры,
Его развязные манеры
И дерзость леди поощряла,
Её безудержно пленяла
Любая шалость наглеца;
Его хвалила без конца
За ласковый и льстивый нрав
И раболепное тяв-тяв.

Подул однажды ветер с юга,
И чистым утром вся округа
Под ярким солнцем ожила,
И пёс, отбросив все дела,
По лугу бегая, резвился.
Вдруг средь игры остановился,
Заметив, что сидит пред ним,
В траве насилу различим,
Хамелеон, как луг, зелёный,
Имея вид вполне салонный…
«О, символ лести для холопов!
Средь деревенских остолопов
Зачем ты пропадаешь даром?
Да при дворе с таким товаром,
С твоим талантом, с искрой божьей
Первостатейным быть вельможей!
Твои уменья – для столицы,
Там сможешь многого добиться». –
«Сэр, – молвил льстец, – и я когда-то,
Как Вы, роскошно и богато
Жил при Дворе. Я там родился
И там лукавству обучился.
Прислушивались короли,
Когда, склоняясь до земли,
Советы им давал – намёком,
Порою как бы ненароком…
О, не сочтите за обман,
Наперсником я был у дам.
Мой такт, манеры, ловкость, прыть
Они умели оценить.
Я был почти с младых ногтей
Свидетелем чужих страстей,
Чужих пороков и излишеств,
Безумных оргий, буйных пиршеств.
Но я всегда умел молчать,
И этим пользовалась знать.
Юпитер, главный из богов,
Увы, не жаловал льстецов
И мигом годы процветанья
Мне сократил, а в назиданье
За хитрость, лесть и вероломство
Меня и всё моё потомство
Обрёк навеки пресмыкаться
И превратил, стыжусь признаться,
В ползучий, жалкий организм.
С тех пор мне свойствен аскетизм,
По сельской местности скитаюсь
И от тяжёлой жизни маюсь.
Юпитер… Да, он был суров,
Но справедлив. И я готов
На эту кару – по заслугам,
Теперь ползу вот этим лугом.
Твоя же жизнь совсем иная,
Живёшь с людьми, беспечно лая,
Не зная горестей и бед,
И ешь на ужин и обед
Всё что положено собаке.
Я ж не нуждаюсь даже в травке,
Мой скудный стол, моё меню
Всегда одно – от дня ко дню,
Оно изысканно и тонко,
Как, помню, в юности юбчонка
У дам, которым прежде льстил,
С кем был любезен, ласков, мил…
Да, я лишь воздухом питаюсь
И непрерывно каюсь, каюсь…

БЫК И МАСТИФ

Сынка стремишься воспитать?
Вот что хочу тебе сказать:
Используй каждую возможность,
Но не забудь про осторожность,
Когда наставника ему
Ты выбираешь – по уму,
Его способностям, манерам,
Чтоб был и оставался верным.

Однажды на цветущем поле
Бычок блаженствовал на воле.
Мастиф шёл мимо, на Быка
Сверкнул глазами свысока,
И, жаждой крови обуян,
Слюною брызгал наш буян,
Рыча от гнева и досады.
Стерпев такие клоунады,
Наш Бык в презренье проревел:
«Каков шельмец, каков пострел!
Проспись, целее будет шкура.
К чему нам эта авантюра?
Скажи, пока не грянул бой,
Кто потревожил твой покой?
Ужель твоя задета честь?
А может, алчность или спесь
Вселились в трепетную душу?
Поверь, коль надо, я не струшу,
Но лучше как-нибудь иначе –
Теряешь облик свой собачий».
Так отвечал ему Мастиф:
«Тщеславен я и горделив,
Готов пойти во имя славы
На бой – смертельный и кровавый,
Как те герои прошлых лет
(Воспел их подвиги поэт).
Наставника отважный ум
Учил меня идти на штурм,
За шкуру не дрожать свою
И победить иль пасть в бою». –
«Настырный пёс, – промолвил Бык, –
Я долго слушать не привык
Про пролитую в битвах кровь,
О наставленьях, вновь и вновь
В тебя вселявших бессердечность,
О воспитателе, на вечность
Тебе внушившем жажду смерти.
Пришёл твой час. Всё честь по чести!»
Смертельно раненый Мастиф,
От неожиданности взвыв,
Взлетел, издал протяжный стон
И погрузился в вечный сон.