Начало ЗДЕСЬ
Кьеркегор формировался под влиянием, прежде всего, отца, обязанный ему всем: сформировавшимся очень рано чувством долга и личной ответственности за дело;
серьезным отношением к работе и умением логически точно выстраивать свою мысль; фантазией и воображением, часто замещающими ему реальную жизнь;
пониманием веры и умением логически выстраивать свою точку зрения в спорах, материальным благополучием, позволившем Кьеркегору жить на широкую ногу, хорошо одеваться, наслаждаться хорошим вином и сигарами, а также писать и издаваться, не будучи озабоченным куском хлеба.
Позднее отношения с отцом стали для Кьеркегора образом любого общения, складывавшимися у него в жизни, во многом напоминавшими отношения между библейскими героями Авраамом и Исааком, царем Давидом и Соломоном. Все, что мы знаем сегодня об отношениях отца и сына Кьеркегоров, взято из дневников и текстов философа, наполненных воспоминаниями, автобиографическими событиями и их осмыслением.
Отец Сёрена Кьеркегора был личностью очень незаурядной, хотя родился он в бедной семье, которая не смогла дать ему образования. Своими знаниями Майкл Кьеркегор был обязан исключительно самообразованию, постоянному чтению и размышлениям, а также глубокой вере, доходящей до фанатизма.
Михаэль (Майкл) Педерсен Кьеркегор - отец Сёрена Кьеркегора
Тяга к размышлениям возникла у Кьеркегора-старшего тогда, когда единственными его собеседниками были овцы, которых он пас в полном одиночестве и покинутости, в снег, холод и жару, как когда-то пас овец Моисей. Может быть, именно образ Моисея, патриарха и пророка, вдохновлял его всю жизнь.
Но те страдания, которые обрушились на мальчика-пастуха, были столь сильны, что он не выдержал и проклял Бога. Это стало ключевым эпизодом жизни уже не только Кьеркегора-старшего, но и младшего - Сёрена. Богатство, которое свалилось на мальчика спустя два года после проклятия, считалось отцом скорее местью, чем Божьим благословением.
Сёрен Кьеркегор был сыном старости: он родился в семье последним, когда отцу было 57, матери – 45 лет. Возможно, это стало причиной того, что мальчик рос очень слабеньким, болезненным, с тоненькими ножками и горбатым.
Физические недостатки были поводом для насмешек сначала в школе, позднее, уже в зрелом возрасте, предметом карикатур, что болезненно переживалось Кьеркегором. Патриархальная жизнь в доме отца была подчинена строгим правилам: в комнатах всегда был полумрак, мальчика почти никогда не пускали гулять.
Вместо этого отец брал сына за руку и прогуливал его по комнате туда, куда хотел идти сын. При этом он рассказывал ему все, что им "встречалось" на пути. Проезжающие мимо кареты, люди, с которыми здороваются, здания, мимо которых проходят, фрукты, которые лежат на прилавках. Мир рождался словом отца, как некогда словом Бог-Отец творил мир.
Отец сам никогда никуда не ездил, а все, что рассказывал, читал в книгах, обладая фантастическим воображением и искусством рассказчика. Через полчаса такой «прогулки» мальчик действительно чувствовал себя уставшим и насыщенным впечатлениями, как будто пробыл на улице весь день.
Отцовский метод воспитания вскоре был хорошо усвоен и потом, повзрослев, сын пользовался им как заменителем настоящей жизни, которую проживал, сидя в кабинете в полном одиночестве. С детства мальчик привык жить наедине с собой и своими мыслями, друзей у него никогда не было, и жил он фактически в монастыре, населяя свою монашескую келью мысленными образами, не выходя в мир.
В шесть лет мальчик пошел в школу. Главным для него становится долг и ответственность, привитые ему отцом. Мальчик знал, что отныне его единственной обязанностью было ходить в ту гимназию, в которую его отдали, слушаться тех учителей, какие были, у него никогда не возникало даже желания на кого-то жаловаться. Могло измениться все, кроме этого.
Купив сыну учебники и портфель, и отправляя его в школу, отец дал сыну наказ: стать в классе третьим. Не первым, чтобы не выделяться, а только третьим, хотя мальчику очень хотелось быть первым.
Отец никогда не проверял уроков, никогда не заглядывал в его тетради, никогда не помогал, считая, что душа мальчика должна через ответственность и самостоятельность созревать сама. При этом сын мог делать все, что угодно, отец никогда ни о чем его не спрашивал, давая сыну полную свободу.
В школе Сёрена звали старичком: он всегда был застегнут на все крючочки и пуговички и одет в неизменный серый сюртучок, с которым не расставался. Еще одно детское воспоминание: споры, в которые отец вступал со своими знакомыми.
В этот момент мальчику казалось, что отец священнодействовал. Все происходило словно по сценарию: сначала отец давал полностью выговориться своему собеседнику, не перебивая его ни единым словом.
Потом, наконец, вступал в разговор отец. И все преображалось: аргументы противника рассыпались, все выворачивалось наизнанку, понятное становилось непонятным, определенное сомнительным и хотя позднее сын никак не мог вспомнить, что конкретно говорил отец, но ощущение чуда и трепетного ужаса, возникавшие в душе, остались навсегда.
Так отец прививал мальчику любовь к диалектике и учил искусству ведения спора с разными лицами. Это мастерство проявилось у философа потом, когда Кьеркегор стал использовать прием изложения текстов от разных лиц под разными псевдонимами, выстраивая между ними диалоги. Мальчик усвоил это искусство, молчаливо наблюдая за особым таинством, творимым отцом в разговорах, потом это стало его любимой игрой, а в юности – наслаждением.
Именно отцовское воспитание сделало из мальчика поэта, философа, мыслителя, христианина и этическую личность, понимающую, что такое долг, ответственность и серьезное отношение к жизни. Но теплых чувств между сыном и отцом так и не возникло, хотя они были очень привязаны друг к другу.
И было еще, одно, что передалось от отца к сыну, – меланхолия, тихое отчаяние и приступы депрессии. Сначала ребенок никак не мог понять, откуда они вырастают, в чем их причина. Отец считал себя виновником меланхолии сына, а сын считал себя виновным в меланхолии отца. Единственное, что понимал тогда мальчик, что Бог не есть Бог любви, если отец так терзается.
В семнадцать лет Сёрен Кьеркегор, опять под отцовским влиянием, поступил в Копенгагенский университет на факультет теологии, чтобы потом стать пастором, как мечтал отец. Но молодой Кьеркегор сопротивлялся тому духу рационализма, что витал на теологическом факультете.
Кроме того, его тяготила тайна, скрывавшаяся за отцовской набожностью, которая не проговаривалась, но витала в атмосфере дома. Кьеркегор понял: неизвестная тайная вина отца – вот тайна, стоявшая за набожностью. И однажды она раскрылась. Кроме проклятья Бога, была еще одна вина – прелюбодеяние отца, свершившееся уже во вполне зрелом возрасте.
Когда первая жена Кьеркегора-старшего была при смерти, он склонил к сожительству свою молодую служанку. Она забеременела, отец вынужден был жениться спустя всего четыре месяца после смерти жены, чтобы ребенок не стал незаконнорожденным.
Но при этом составил такой брачный контракт, в соответствии с которым после развода жена фактически оставалась без средств. Это было настолько возмутительно и неприемлемо, что контракт вернуло на доработку опекунское ведомство.
Открылось и то, что отец посещал публичные дома и, по некоторым источникам, заразился сифилисом, что отразилось потом на здоровье сына. Тайна тихого отчаяния, набожности и фанатичной веры отца раскрылась. Сёрен не выдержал удара. Любимый отец оказался лицемером.
Он бросил учебу, ушел в загул, наделал массу долгов, в конце концов, ушел из дома, снял комнату и стал жить отдельно. Ему хотелось просто жить, вырваться из-под влияния отца и из своей монастырской кельи. Отец молчал и тихо страдал от того, что сын пошел дорогой греха, но он по-прежнему оплачивал все его долги, ожидая возвращения блудного сына.
И действительно, жить отдельно они не смогли: через полгода Сёрен вернулся, примирение состоялось. Тоска по отцу, усталость от загулов, неудача в сексуальной сфере, привели Кьеркегора-младшего к депрессии, внутреннему конфликту, он стал думать о самоубийстве.
К этому времени смерть прочно поселилась в родительском доме: умерли пятеро детей, ни один из которых не переступил порога возраста Христа, умерла и молодая жена. Осталось только два сына. Отец считал это заслуженной карой: как многострадальный Иов, к восьмидесяти годам он оказался на пепелище: всеми брошенный, никому ненужный, покинутый и ограбленный своими детьми.
Откровенный разговор отца и сына, состоявшийся всего за три месяца до смерти отца, привел к примирению. Но для двадцатипятилетнего Кьеркегора открытие тайны стало землетрясением и поворотным моментом.
Ему открылось все в новом свете: преклонный возраст отца стал выглядеть проклятьем, а не благословением, что главным для отца было дать детям религиозное успокоение, даже если они потеряют все, потому что им откроется лучший мир. В разговоре прозвучала и та мысль, что и оставшиеся дети умрут, не дожив до 34 лет, и что отец переживет и их. Сёрен должен был умереть в 1847 году.
Однако внезапная смерть отца, который должен был пережить всех своих детей, стала новым ударом: вся теоретическая конструкция и выстроенная мифология семьи рухнула.
Родовая усыпальница семьи Кьеркегоров
Так закончился первый акт жизни великого философа. Отцовскую смерть он считал последней жертвой, которую он принес во имя любимого сына. Умирая, отец словно дал сыну наказ: стать кем-то стоящим. Этот наказ он должен был выполнить, во что бы то ни стало.
Автор Тина Гай
Источник: http://sotvori-sebia-sam.ru/kerkegor-2/
Продолжение следует
Свежие комментарии