Пьер Паоло Пазолини (итал. Pier Paolo Pasolini, 5 марта 1922, Болонья, Италия — 2 ноября 1975, Остия, Италия) — итальянский кинорежиссёр, поэт и прозаик.
Разнообразием (размахом) своих дарований он был сродни великим мастерам эпохи Возрождения: писал стихи и картины, романы и научные статьи, публицистику и киносценарии, снимал по ним фильмы и снимался сам... И всегда его произведения, к какой бы области искусства они ни относились, вызывали яростные споры, находили восторженных поклонников и не менее непримиримых врагов. Но раньше всего он начал писать стихи и рисовать, и занимался этим в течение всей своей жизни. Первые стихи он написал в семь лет, последние в год смерти. Между этими двумя датами пролегла вся его творческая жизнь.
Прежде всего бросается в глаза, что поэт совершенно по-разному воспринимает свое творчество на диалекте и на литературном языке: его фриульские стихотворения — это небольшие лирические миниатюры, стихотворения в полном смысле слова; по-итальянски же он пишет скорее не стихи, а поэмы, составляющие своеобразный «дневник поэта». В последнем прижизненном сборнике Пазолини опубликованы так называемые «итало-фриульские стихотворения». Зачастую стихотворение начинается по-фриульски, а заканчивается по-итальянски.
«Из дневников» (1945–1947)
(отрывки)
Мокрый сверчок поет во Фриули.
Песней своей так безжалостно теребит
Мою память, открывая в ней прошлого пустые проемы,
Там последний знак жизни тает дымком потухшей хлопушки,
Эхом блуждает стон, разбиваясь о стены скал тугоухих.
Позвать ли кого? Есть еще время?
Иль я уже и говорить разучился?..
Взгляды близких погасли,
Над столетием тень нависла, как туча…
Мальчик, домой возвращаясь,
Насвистывает, травинкой играя сорной,
Но уже в волосах седина,
И мрак наползает,
Обесцветив лик безбородый.
И лампада уже зажжена —
Древнейшая дань нашим мертвым.
***
Моя мать, почти девочка,
Склонившись, собирает горные примулы,
Деревянные мавры на башне Сачиле
Раскачивают колокола.
Звон их дрожит, воздух прозрачен,
Замер полуденный час…
Почему‑то рубашка вдруг стала мне тяжела.
Запах созревших полей, кричащая тишина
Атакуют меня, словно ласточек стая,
Тает облачко в небе Ливенцы…
Обессилев, ложусь на траву,
И кажется мне, что не стало меня,
Остался лишь трепет сердца.
***
Под глянцевым пространством неба
Я остаюсь один в безвестной дали,
В гремящей трескотне сверчков, в тумане
Высоких облаков, готовый к риску,
Но скованный бесчеловечным сводом
Ее границ, абсурдных и неясных…
Снова
Зажжен светильник страшный,
И мошка, в который раз я слышу,
Бьется в лампе, умирая,
На части рассекая безмолвие мое.
Открытие Маркса
(отрывки)
Он мог родиться из тени
с пугливым лицом девчушки
и со стыдливостью скрипки,
с телом, что мне мешало,
и из лазурного лона
с сознанием — сколь одиноко
в мире оно обитало?
Вне времени сын рождался,
во времени умирал он.
***
Ты открыл в моем сердце —
уже от времени взрослом —
источник юности новой,
огонь любви, что искал я.
Всесильное воспитание
определяло формы
и чувства моего века.
Дыхание его духа —
вечного Сердца эхо.
***
Тяжесть ушедшего века
давит на стенки сознания
и лепит контуры Долга.
И все ж во мне побеждает
упрямое сопротивление
почти бессильного сердца.
С тобою душа не любит,
но вспыхивает языками
легкого милосердия.
Но есть в нашей жизни нечто,
что превосходит силой
любовь к судьбе предрешенной.
И это — расчет, лишенный
сомнений, что тянут в могилу
и веры напрасной в чудо.
История нас обжигает
силой любви настоящей —
божественной, но разумной.
Перевод Алексея Ткаченко-Гастева
Молитва к матери
Мне трудно выразить сыновним словом
то, что для сердца неосвоенно и ново.
Но среди всех людей в твоей лишь власти
понять, чем жил я прежде всякой страсти.
И я скажу, хоть страшно это знание –
в твоей любви росло моё страдание.
Тебя не заменить. Обречена
быть одинокой жизнь, что мне тобой дана.
Я не умею быть один. Я одержим
к телам бездушным вожделением слепым.
Душа – в тебе. Душа есть ты. Но мама, знай! –
был для меня тюрьмой твой светлый рай.
Я в детстве был рабом – моей судьбой
стал бесконечный долг перед тобой.
Он наполнял весь мир, и в его свете
я видел вещи в изменённом цвете.
Но всё пережито. Как после краха,
жизнь, неподвластная уму, встаёт из праха.
И я молю тебя, молю: не умирай!
Я здесь, с тобой, вокруг – грядущий май…
Перевод Роберт Мок
Свежие комментарии