Двадцать первое марта объявлен ЮНЕСКО Днем Поэзии, который нынче отмечается широко: и на ТВ, и на Радио, и Российским Союзом писателей, учредившим Национальные премии Поэт и Писатель года. Премии вручаются лучшим авторам, размещающим свои стихи и прозу на сайтах Стихи и Проза.ру.
В некотором смысле и я имею к этому отношение, т.
к. вошла в шорт-лист финалистов конкурса 2015 года. Но, несмотря на это, что-то меня скребло. Может быть, потому что более привычно связывать День Поэзии в России с шестым июня – днем рождения Александра Сергеевича, хотя Поэзия, конечно же, интернациональна.А может быть потому что, открыв томик Осипа Мандельштама, которому посвящен 2016 год, из него выпала пожелтевшая страница газеты «Известия» от 18 сентября 1993 года «Поэты и палачи». Перечитываю….
И становится не по себе от всех торжеств по случаю этого дня, который впору было бы назвать днем памяти Поэзии. Трагически сложилась судьба целого поколения поэтов, рожденного в конце XIX-начале XX века, превратившегося в пыль и осколки Серебряного века русской поэзии.
В этом скорбном списке не только имя Осипа Мандельштама, но именно оно стало символом изничтоженной русской поэзии в сталинские времена. Дважды арестованный, поэт после второго ареста в 1938-м мучительно умирал в пересыльной тюрьме только за одно стихотворение, ставшее знаковым для того времени:
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ:Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него - то малина
И широкая грудь осетина.
Говорят, что Сталину стихотворение понравилось, особенно характеристика его окружения, и он решил поиграть с поэтом в кошки-мышки, наложив резолюцию: «Изолировать, но не расстреливать».
Более нелепого арестанта и врага народа трудно себе представить: рассеянный, беззубый, странный старик (уже к сорока годам!!!) с шаркающей походкой, похожей на чарли-чаплинскую, боявшийся, что его отравят и отказывающийся от всякой «государственной» пайки, изыскивая иные пути утоления голода вплоть до воровства.
Блаженный нищий, боявшийся уколов все по той же причине и ни на минуту не способный отключиться от Поэзии, беззвучно шевеля губами свои гениальные строчки.
Как по улицам Киева-Вия
Ищет мужа не знаю чья жинка,
И на щеки ее восковые
Ни одна не скатилась слезинка.Не гадают цыганочки кралям,
Не играют в купеческом скрипки,
На Крещатике лошади пали,
Пахнут смертью господские Липки.Уходили с последним трамваем
Прямо за город красноармейцы,
И шинель прокричала сырая:
"Мы вернемся еще - разумейте..."Апрель 1937
В этом скорбном списке значится и Ольга Берггольц, больше известная как рупор Ленинградской блокады, арестованная беременной, чей ребенок так и не родился, умерев в утробе:
Нет, не из книжек наших скудных,
Подобья нищенской сумы,
Узнаете о том, как трудно,
Как невозможно жили мы.Как мы любили горько, грубо,
Как обманулись мы любя,
Как на допросах, стиснув зубы,
Мы отрекались от себя.Как в духоте бессонных камер
И дни, и ночи напролет
Без слез, разбитыми губами
Твердили "Родина", "Народ".
Потом был Наум Коржавин, который провел восемь месяцев на Лубянке, отправленный в ссылку в Караганду, освободившийся через семь лет по амнистии и описавший свои круги ада в «Московской поэме».
«Воронок» развернулся.
Приказали сойти.
Переулок уткнулся
В запасные пути.
Выступают из мрака
Рельсы… Скоро гуртом
Мы по ним к вагонзаку,
Спотыкаясь, пройдем.
С сундучками, мешками —
Всем своим, что с собой.
Будет часто пинками
Подбодрять нас конвой(Московская поэма. Отрывок).
Я не был никогда аскетом
И не мечтал сгореть в огне.
Я просто русским был поэтом
В года, доставшиеся мне.
Я не был сроду слишком смелым.
Или орудьем высших сил.
Я просто знал, что делать, делал,
А было трудно – выносил.
И если путь был слишком труден,
Суть в том, что я в той службе служб
Был подотчетен прямо людям,
Их душам и судьбе их душ.
И если в этом – главный кто-то
Откроет ересь –
что ж, друзья,
Ведь это все – была работа.
А без работы – жить нельзя.1954
И Николай Клюев, попавший на конвейер НКВД за свою нетрадиционную ориентацию, подкрепленную неприятием советской власти.
Он был объявлен главой несуществующей монархической организации и попал в руки того же следователя – специалиста по писателям, который допрашивал Мандельштама. Отношение к тому, что творилось в то время в стране, Николай Клюев выразил в поэмах «Погорельщина» и «Разруха», приложенных к уголовному делу поэта:
Се предреченная звезда,
Что тёмным бором иногда
Совою окликала нас!..
Грызёт лесной иконостас
Октябрь — поджарая волчица,
Тоскуют печи по ковригам,
И шарит оторопь по ригам
Щепоть кормилицы-мучицы.
Ушли из озера налимы,
Поедены гужи и пимы,
Кора и кожа с хомутов,
Не насыщая животов.
(Погорельщина)
То Беломорский смерть-канал,
Его Акимушка копал,
С Ветлуги Пров да тётка Фёкла.
Великороссия промокла
Под красным ливнем до костей
И слёзы скрыла от людей,
От глаз чужих в глухие топи…(Разруха, отрывок)
На допросе об отношении поэта к революции, Николай Клюев отвечал:
«Происходя из старинного старообрядческого рода, идущего по линии матери от протопопа Аввакума, я воспитан на древнерусской культуре Корсуня, Киева и Новгорода и впитал в себя любовь к древней, допетровской Руси, певцом которой я являюсь. Осуществляемое при диктатуре пролетариата строительство социализма в СССР окончательно разрушило мою мечту о Древней Руси.
Отсюда мое враждебное отношение к политике компартии и Советской власти, направленной к социалистическому переустройству страны. Практические мероприятия, осуществляющие эту политику, я рассматриваю как насилие государства над народом, истекающим кровью и огненной болью».
Погибли поэты-обэриуты: Хармс, Введенский, Олейников, Вагинов. Чудом остался жив Заболоцкий, вернувшийся после отбывания лагерного срока совсем другим человеком с другими стихами - уже вполне советскими.
Погиб Хлебников, арестованы Юлий Даниэль, Иосиф Бродский, Александр Клейн, Борис Чичибабин и многие-многие другие.
Статистика говорит: из двух тысяч, репрессированных в советское время поэтов и писателй, в тюрьмах, лагерях и на пересылке погибло полторы тысячи. Были расстреляны или доведены до самоубийства вернувшиеся в Советскую Россию поэты Гумилев и Цветаева, не говоря уже о писателях, чьи многие судьбы мало чем отличались от поэтических.
Были уничтожены почти все поэты и писатели малых народов. В Ленинграде за двадцать лет (30-50-е годы) репрессирована почти треть писательской организации (более 130 человек), шестьдесят из них - расстреляны. И хоть все они посмертно реабилитированы, но урон, нанесенный русской культуре, невозможно восстановить задним числом: он невосполним.
А сколько поэтов оказалось в числе не способных противостоять этой машине и просто сломалось, перестав, по сути, быть поэтами, перейдя в разряд царедворцев, воспевающих Сталина и партию.
Справедливости ради надо сказать, что часть поэтов Серебряного века, освоив профессии переводчиков, кинематографистов, ученых и литературоведов, ушла в подполье и только сегодня к нам возвращаются их «подпольные» стихи: Сергей Петров, Дмитрий Максимов, Алик Ривин, Павел Зальцман, Андрей Егунов, Геннадий Гор…
Поэтому, отмечая День Поэзии, вот этого нельзя забывать, чтобы не повторилось и чтобы помнилось...
Пахнут мёдом будущие брёвна —
Бывшие деревья на земле,
Их в ряды укладывают ровно,
Подкатив к разрушенной скале.Как бесславен этот промежуток —
Первая ступень небытия,
Когда жизни стало не до шуток,
Когда шкура ближе всех — своя.В соснах мысли нет об увяданье,
Блещет светлой бронзою кора, —
Тем страшнее было ожиданье
Первого удара топора.Берегли от вора, от пожара,
От червей горбатых берегли —
Для того внезапного удара,
Мщенья перепуганной земли.Дескать, ждёт их славная дорога —
Лечь в закладке первого венца,
И терпеть придётся им немного
На ролях простого мертвеца.Чем живут в такой вот час смертельный
Эти сосны испокон веков?
Лишь мечтой быть мачтой корабельной,
Чтобы вновь коснуться облаков.(В. Шаламов. Сосны срубленные)
Автор Тина Гай
Свежие комментарии