ЗНАКОМИМСЯ ИЛЬ ВСПОМИНАЕМ. Мария Вега

ВЕСНА БОТТИЧЕЛЛИ

В мире не было лучше
Симонетты Веспуччи
И не будет во веки веков.

Это личико девичье
В сердце Козимо Медичи
Просияло из облаков,

И, как свечи у клироса,
Флорентийские ирисы
У бессмертных колен склонены,

Восхваляя певуче
Симонетту Веспуччи, –
На земле воплощенье Весны.

В желтых локонах лента,
Это – весь Кватроченто,
Вся лазурь итальянских высот,

И, всегда одинакова,
В самой нежной из раковин
Афродита над миром встает.

Что нам праздники Медичи,
Короли, королевичи,
И луна, и балы, и цветы,

В том, что весел ли, грустен ли
Этой девочки пустенькой
Быстрый путь до последней черты?

Легким взмахом качели
Захлестнув Боттичелли,
Пронеслась над вершинами ив

И пропала за тучей
Симонетта Веспуччи,
Беззаботные крылья спалив.

Но не в смертном луче ли
Уловил Боттичелли
Победившую тленье весну?

Вечность плещет столетьями...
В том же солнечном свете мы
Угасая, отходим ко сну.

Вечность плещет приливами...
Под такими же ивами
Без конца зеленеет трава,

И, всегда одинакова,
В самой тайной из раковин,
Симонетта Веспуччи жива.

1936

*   *   *

Лот говорил о том, что будет скоро
Конец пескам и, встретив свежий сад,
Они найдут в тени, под сикоморой,
Овечий сыр, и мед, и виноград,
Смерчи огня витают над Гоморрой:
Спасется тот, кто не взглянул назад.

Чем глубже в ночь, тем ярче свет пожара,
Краснее небо, золотей пески.
Так вот она, обещанная кара,
Которую сулили старики!
И мечется неистово и яро
Над миром тень Неведомой Руки.

Лот смотрит вдаль, и мускулы окрепли;
За шагом шаг, отчетлив мудрый путь.
За ним дома качались, окна слепли,
У площадей раскалывалась грудь,
Захлебываясь в пламени и пепле...
– «Жена моя, жена моя! Забудь!» –

– «Простой кирпич карбункула был краше,
Когда на нем закатный цвел отлив.
Ни сок плодов из незнакомой чаши,
Ни мирный сон в тени чужих олив
Мне не нужны! Ни упованья ваши,
Ни звонкие серпы грядущих нив.

От трогательных уличных названий
До городской застенчивой весны
Здесь всё мое! Нет для меня желанней
Струящегося вниз, из тишины,
Среди дворов и прокаженных зданий,
Медового сияния луны.

Я к мостовой прислушивалась, вторя,
И каждый шорох знаю наизусть.
Здесь все мои девические зори,
Большая, человеческая грусть.
Теперь, когда настал конец Гоморре,
Лот, не зови меня! – Я оглянусь!

Клокочут лавы огненные реки,
С горящих кровель в лаву льется медь,
О, пусть мои расширенные веки
Хлестнет огня сверкающая плеть,
И, смерть Гоморры отразив навеки,
Я буду перед нею каменеть.

Я буду знать покой надгробных статуй
На пепелище родины моей.
Тебе же Бог укажет край богатый,
Сады мимоз и берега морей...»
Лот уходил, укутав в плащ крылатый
Рыдающих от страха дочерей.

1937

МИСТРАЛЬ

Мистраль – поэт – лицом к мистралю.
Пусть мертв поэт, – мистраль поет,
Поет, и плещет, и метет
Прованса сумрачные дали.
Разливами косматых туч
Угрюмый запад опечален,
И сходят с неприступных круч
Гиганты каменных развалин.
И дремлет памятник в дыму
Туманных зорь, в огне заката,
Но на лету прильнут к нему,
Пахнув лавандой, крылья брата,
И в запахе родной земли
Опять цветут, как встарь цвели,
Стихи, не знающие ночи,
Бессмертные, как высь и даль...

И мертвому живой мистраль
Целует каменные очи.

1934

РОЖДЕНЬЕ

И снова шелест белых риз,
И преклоненные колени,
И снова жив Квентин Мэтсис
С его палитрою весенней.
Под несказанной синевой,
На полог розово-лиловый
Архангел золотоголовый
Роняет лилии... Травой
И земляникой пахнет в доме, –
Всё как тогда! – Порог, окно,
Тенистый дворик... На соломе
Два голубя клюют зерно, –
Всё как тогда! – У женщин в темном
Жалеющий и мудрый взгляд,
И розаны в кувшине скромном
У изголовия стоят.
Как будто целый мир не тронут
Ничьей виной, ничьим концом,
И дремлет у груди, спеленат,
Ребенок с солнечным лицом.
А тень от двери, так знакома,
Так ежедневна и проста,
Рисует на пороге дома
Две перекладины Креста.

1937

САМОФРАКИЙСКАЯ ПОБЕДА
Лувр

Твой оборвавшийся полет
Еще живет, еще поет,
Дерзки развернутые плечи
И напряженный сгиб колен,
В закат планеты, в пыль и тлен,
В ее чумной угарный вечер,
Слетев с гремящей высоты,
Смертельно раненая, ты
Заискрилась и заблестела,
И бережно несет земля
Обломок древний корабля
И обезглавленное тело.
Несет, дыханье затая...

И тень гигантская твоя
На лик ее, всему покорный,
От крыльев, от разбитых рук
Ложится, замыкая круг –
Туманный, пламенный и черный.

1937

Мне хочется молить кого-то сквозь века,
Сквозь солнце дальних дней, когда меня не будет.
Ведь через триста лет, по-прежнему легка,
Весна придет к окну, и сонный дом разбудит,

И белокурый луч заглянет в груды книг,
Старинные листы позолотив апрелем…
О, через триста лет,– я вижу этот миг,-
В шкафу мои стихи с их горечью и хмелем.

Кто будет их читать, пусть слышит голос мой,
Пусть волею мечты он разрешит задачу,
И мертвая давно, я сделаюсь живой,
Такою как сейчас, когда пишу и плачу.

Пусть в музыке стихов, где снега и огня
Высокие тона поют как в небе птицы,
Отыщет он не ритм, не звуки, а меня,
И молодость мою, и темные ресницы.

Пусть я войду на миг весною в чей-то дом
И улыбнусь в окно потерянной отчизне…
Ведь я сейчас живу, как будут жить потом,
И слышу четкий пульс моей поющей жизни.

1928