Ардов сидит в своем кресле в столовой, прихлебывая чай, и просматривает газеты.
— Послушай, — говорю я ему, — сегодня двадцать второе июля, ровно год со дня смерти Зощенко. В приличной стране уже начало бы выходить полное собрание сочинений.
— В приличной стране, — отзывается отец, — он был бы еще жив.
«Легендарная Ордынка», Сборник воспоминаний Михаил Ардов, Борис Ардов, Алексей Баталов
После невероятной популярности Михаила Зощенко ожидало публичное унижение, нищета и предательство. В 1946 году Оргбюро ЦК ВКП (б), оскорблённое повестью «Перед восходом солнца», постановило что «предоставление страниц „Звезды“ таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко, недопустимо».
А четвертью века раньше, в 1920-х годах, Зощенко был одним из самых популярных писателей страны. Его рассказы, такие как «Баня», «Аристократка»▼, «История болезни», знали и любили во всех слоях общества.
***
В 1926 году к известному психиатру пришел изнуренный до дистрофии пациент, судя по манерам — «из бывших», с жалобой на беспричинную тоску и апатию, из-за которых он совсем не может есть и спать. Осмотрев его, врач посоветовал ему читать юмористические рассказы: «Лучше всего, батенька, возьмите томик Зощенко. Может быть, вам покажется простовато, этак по-пролетарски. Но смешно! Этот Зощенко — большой весельчак».
«Доктор, — грустно вздохнул ипохондрик. — Я и есть Зощенко».
***
«Миша, вы — самый счастливый человек в СССР. У вас молодость, слава, талант, красота — и деньги. Все 150 000 000 остального населения страны должны жадно завидовать вам», говорил ему друг, Корней Чуковский. А Зощенко отвечал: «А у меня такая тоска, что я уже третью неделю не прикасаюсь к перу. И никого из людей видеть не могу. У нас условленно с женою: чуть придет человек, она говорит: Миша, не забудь, что ты должен уйти. Я надеваю пальто и ухожу»...
***
Однажды он признался Чуковскому, что собственные юморески смешат его только в момент сочинения. Вот как, к примеру, ночью, запершись в комнате, Зощенко писал «Баню»: «Уже первые строчки смешат меня. Смеюсь все громче и громче. В стену стучит сосед. Он бухгалтер. Ему завтра рано вставать. ... Должно быть, я его разбудил. Я кричу: „Извините, Петр Алексеевич“... Снова берусь за блокнот. Снова смеюсь, уже уткнувшись в подушку. Через двадцать минут рассказ написан. Мне жаль, что, так быстро я его написал. Переписывая рассказ ровным, красивым почерком, я продолжаю тихонько смеяться. А завтра, когда буду читать этот рассказ в редакции, я уже смеяться не буду. Буду хмуро и даже угрюмо читать».
***
Вера Владимировна Зощенко вспоминала:
Помню конец 18-го года... Михаил приехал с фронта гражданской войны... Пришел ко мне... Он очень любил меня тогда... Пришел первый раз в валенках, в коротенькой куртке, перешитой собственноручно из офицерской шинели...
Топилась печка, он стоял, прислонившись к ней, и я спросила:
«Что для Вас самое главное в жизни?»
Я, конечно, рассчитывала, что он ответит: «Конечно, Вы!»
Но он сказал: «Конечно, МОЯ ЛИТЕРАТУРА!»
Это было в декабре 1918 года. И так было ВСЮ ЖИЗНЬ!
***
М. Слонимский рассказал:
«Вспоминаю, как он (Зощенко), посидев у меня, пошел по делам в своей кепочке (он так до конца дней и не сменил кепку на мягкую шляпу). И вдруг через какой-нибудь час, может быть даже меньше, стук в дверь, и он появился снова у меня в комнате. Он был несколько возбужден, улыбался, в глазах как бы застыл смех.
— Понимаешь, — сказал он с некоторым недоумением, — написал сейчас рассказ.
— Как так? Ведь ты же уходил...
— Да нет. На лестнице схватило, и пришлось вернуться. Все-таки, знаешь, — прибавил он вдруг, — это вроде болезни. Вообще от хорошей жизни писателем не становятся. Надо что-то претерпеть или вообще быть больным.
Смех в его глазах растаял.
Рассказ, который он написал тогда, был » Аристократка «...»
А сам Зощенко так поведал об этом же факте в 1930 году, делясь с начинающими писателями опытом своей работы в журнале «Литературная учеба»:
«Я писал где попало. Я мог писать в трамвае, на улице. Например, „Аристократку“ я написал на лестнице, — т. е. весь план этого рассказа я набросал на лестнице. Я вспомнил одну фразу из события, которое мне рассказали, и на лестнице, на конверте письма, набросал сразу почти весь рассказ».
***
К. И. Чуковский вспоминал:
«Еще резче выразилось его строптивое нежелание подчиняться нашей студийной рутине через две или три недели, когда я задал студистам очередную работу — написать небольшую статейку о поэзии Надсона.
Через несколько дней я получил около десятка статеек. Принес свою работу и Зощенко — на длинных листах, вырванных из бухгалтерской книги.
Принес и подал мне с еле заметной ухмылкой:
— Только это совсем не о Надсоне...
— О ком же?
Он помолчал.
— О вас.
Я уже стал привыкать к его своевольным поступкам, так как еще не было случая, чтобы он когда-нибудь выполнил хоть одно задание преподавателей Студии. Чужим темам предпочитал он свои, предуказанному стилю — свой собственный.
Придя домой, я начал читать его рукопись и вдруг захохотал как сумасшедший. Это была меткая и убийственно злая пародия на мою старую книжку «От Чехова до наших дней». С сарказмом издевался пародист над изъянами моей тогдашней литературной манеры, очень искусно утрируя их и доводя до абсурда. Пародия по значительности своего содержания стоила критической статьи, но никогда еще ни один самый язвительный критик не отзывался о моих бедных писаниях с такой сосредоточенной злостью. Именно в этом лаконизме глумления и сказалось мастерство молодого писателя.
Судя по заглавию, в пародии изображался гипотетический случай: что и как было бы написано мною, если бы я вздумал характеризовать в своей книге творчество Андрея Белого, о котором на самом-то деле я никогда ничего не писал.
Пародия меня не обидела. Её высокое литературное качество доставило мне живейшую радость, тем более что к тому времени я уже успел отойти от своего первоначального стиля, над которым издевался пародист.
<...> Своей пародией он, начинающий автор, горделиво отгораживался от моего менторского влияния смехом и громко заявлял мне о том. Иначе, конечно, и быть не могло: без такого стремления к интеллектуальной свободе он не стал бы уже в ближайшие годы одним из самых дерзновенных литературных новаторов«.
Справедливо отметить на этом примере благородство, педагогический талант и подлинную заботу о Литературе самого К. И. Чуковского.
►Читайте в следущем выпуске
Свежие комментарии