Политика

Николь Кидман: Предпочла самоанализ

Она — звезда, которую атакуют папарацци, журналисты, поклонники.
Она — трагическая актриса, которая транслирует свое драматическое мироощущение через роли, через экран.
Она — человек из плоти и крови, у которого было детство, есть родители, дети, сестра, зять, племянники, муж, радости, неприятности… И чувства.

Мой отец — профессиональный психолог. И всегда, еще в детстве, когда я ходила в католическую школу, а исповедь там была закон, говорил мне: «Ник, совершенно нормально иметь секреты. Есть вещи, которые только твои и ничьи больше, ты имеешь право никому их не демонстрировать». Я тогда решила не обращаться к терапевту, чтобы не «выговорить» досуха свою жизнь, потому что, когда много говоришь о ней, она как-то… уменьшается в размерах, в масштабе. Я предпочла самоанализ. Искала причины своей зависимости.

Мама всегда говорила: не стоит очень уж стараться быть примерной девочкой. Но мне хотелось бы закончить жизнь, не сделав ничего, о чем бы я всерьез сожалела. Я была неплохим ребенком и, кажется, родителей не подводила. Но во мне есть это: испытать новое, узнать, каково оно, почувствовать жизнь, мир — и все самой… Потом, бывает, захватывает чувство вины. А я так устроена: я должна признаться, признать свою вину, если хотите, публично. Большинство взрослых людей живет иначе. У них есть какой-то изолированный резервуар, где хранятся их чувство вины, их сожаления, их страхи. У меня такого резервуара нет.

Возможно, это вид одержимости, но я хочу быть собой, настоящей. Чтобы мне было нечего скрывать. И мне нечего скрывать. Да, я сложный человек и сложная женщина. Но, уверяю вас, в моей жизни не происходило и не происходит ничего особенно захватывающего. По-настоящему захватывающее происходит в моей голове. Фантазии — значительная часть моей жизни. Я люблю лежать одна в темноте и размышлять. Конечно, хорошо лежать в темноте в чьих-то объятиях, но у меня никогда не было возможности наслаждаться этим долго… Да я и возненавидела бы себя, если бы начала бояться одиночества в темноте. Я радуюсь ему.

По натуре я рассеянна и мечтательна. Но вот родители у меня… Социальная озабоченность — одно из главных их свойств. Они люди левых убеждений. Папа — врач и психолог, но значительная часть его жизни — защита прав наемных работников. Мама — убежденная феминистка. Она до такой степени всегда настаивала на нашей с сестрой самостоятельности, что мы порой чувствовали себя едва ли не отверженными. Мама настаивала, что не будет нянчиться с нами, считала, что мы должны быть во всем независимыми. Вот пример. Я приходила из школы с жалобами на прозвища. А уже в четвертом классе я достигла метра 75 сантиметров и к тому же была бледна, как бумага, — в Австралии-то, в раю бронзовотелых серфингистов!

За все это меня дразнили Цаплей. Так вот, я приходила в слезах из школы, а там ждала мама-феминистка, которая честила меня за то, что я завишу от мнений посторонних и от навязанных неизвестно кем стандартов! Кроме того, мама боролась с моей леворукостью. Тогда было принято переучивать левшей на правшей, мне это давалось со слезами, а родители считали, что надо, и не потому, что надо быть правшой, а потому что нужно «учиться преодолевать себя». Вообще мама очень строго нас контролировала. Когда в 14 лет я снималась в своем первом фильме, она пришла на съемки и была возмущена, что я там ем всякую нездоровую пищу. Я готова была сквозь землю провалиться — так мне было стыдно, что меня мама контролирует. А сейчас я точно так же контролирую Беллу: надень то, не ешь это. Недавно я просто услышала в своем голосе мамины интонации… Ну эти «дочки-матери», видимо, неизбежны.

Папа хотел иметь сына и воспитывал меня как мальчика. Поэтому разные экстремальные виды спорта и атлетика — мое детство. Но я от этого ничуть не страдала, мне нравилось. Я… люблю активно пользоваться своим телом. А еще папа считал, что в детях надо развивать воображение… Когда я сказала, что хочу стать актрисой, он спокойно заметил, что путь мой нелегок, ведь я буду выше своих возможных партнеров.

И предложил не произносить чужие слова, а писать свои. Папа подбадривал меня в моих писательских экспериментах, я целые амбарные книги исписывала. И до сих пор пишу рассказы! А в общем родители воспитывали нас c сестрой как людей, которые имеют свое мнение, свой голос, задают вопросы. В нашем доме всегда были беженцы — афганцы, иранцы, сомалийцы, китаец из студентов с площади Тяньаньмынь. Родители всем помогали, и это правильно. Я стараюсь жить так же.

Я ужасно романтична. Верю в отношения. И предпочитаю быть замужем. Всегда хотела найти человека… хотя нет, скорее, я хотела, чтобы он нашел меня и сказал: «Я так долго искал тебя и наконец нашел!» Но я знаю: то, чем я занимаюсь, и семью не совместишь. Мне теперь есть с чем сравнивать: я несколько лет была одна. Знаю: тут есть ограничения.

Публичность личной жизни — это побочный эффект. Но есть эффект основной: ты интересуешь людей, ты значительна в их глазах. За это нормально быть благодарным. Поэтому я не люблю «звездных» разговоров типа: «Ах, ненавижу эти фотовспышки, ах, не люблю наряжаться для толпы». Глупость!