Луси́ла де Мари́а дель Перпéтуо Сокóрро Годóй Алькая́га, сокращённо Лусила Годой Алькаяга (исп. Lucila de María del Perpetuo Socorro Godoy Alcayaga), более известна под псевдонимом Габрие́ла Мистрáль[2] (исп. Gabriela Mistral; 7 апреля 1889 — 10 января 1957) — чилийская поэтесса, просветительница, дипломат, борец за права женщин, лауреат Нобелевской премии по литературе.
Вместе с Пабло Неруда, Висенте Уидобро и Пабло де Рока, Мистраль включается в Большую четвёрку чилийской поэзии.
С первых своих стихотворений Габриэла Мистраль завоевывает сердца сотен слушателей, поражая их эмоциональной окраской. Личная драма приводит поэтессу к написанию стихов, отмеченных печатью грусти и отчаяния. Трудности жизненного пути описываются ею в интерпретации, позволяющей каждому вспомнить эпизоды из собственных проблем. Мистраль обретает себя в защите людей Латинской Америки и выражении прав женщин. Спустя годы ее имя становится символом идеалистического направления различных членов человеческого общества.
Тематика произведений Габриэлы Мистраль неизменно связана с передачей эмоций на отдельно взятую тему. Именно данной чувствительности поэтесса обязана собственной славе. Стихи ее неизменно проникновенны и отстаивают честь угнетаемых посредством выведения их переживаний на уровень остальных членов общества. Драматичность, окутывающая поэзию, подобна исповеди и крикам скорби тысяч людей, из последних сил, цепляющихся за существование. Каждая из строк, составляющая творения Мистраль, словно воплощает укор всем тем людям, что без зазрения совести продолжают жить, следуя собственным удовольствиям и слепо относясь к окружающим.
Безмолвная любовь
Ненавидеть бы тебя, подобно зверю,
чтобы ненависть в лицо швырнуть при встрече!
Но люблю я и любовь свою не вверю
ненадежной человечьей темной речи.
Ты хотел бы, чтоб признанье стало стоном,
чтобы пламени и бездны клокотанье,
а оно своим теченьем потаенным
выжгло русло — и ни сердца, ни гортани.
Я — молчание соленого лимана,
а кажусь фонтанной струйкой безголосой.
Немота моя страшна и окаянна,
но всесильней безъязыкой и курносой!
Люблю любовь
Бьет по ветру крылом, вольно топчет дорогу земную,
И трепещет на солнце, и любит лесное житье.
Не пытайся ее отогнать, будто думу дурную, —
Нет, придется признать ее!
Знает бронзы язык и язык умоляющей птицы,
Повелительный говор морей и ненастья нытье.
На нее замахнуться не вздумай, не смей рассердиться,
Нет, придется принять ее!
У нее все повадки хозяйки: поддавшись минуте,
Разбивает цветочные вазы и льды, как старье,
Не пытайся разжалобить иль отказать ей в приюте, —
Нет, придется впустить ее!
Отвечает на все, как всевидица, слух твой лаская, —
Изощренно коварство ее и искусно лганье.
Не божественная тебя мудрость спасет, а людская, —
И поверишь словам ее!
И завяжет глаза, но повязки льняной не сорвешь ты,
И протянет горячую руку, и примешь ее,
И пойдет, и пойдешь ты за ней, хоть поймешь ты,
Что уходишь в небытие!
Будущее
Зима накатится комом,
навеет на душу грусть,
и станет мир незнакомым,
печальны песни — и пусть!
Мой лоб, утомлен и жалок,
уронит легкую прядь.
О дух июньских фиалок,
как больно ими дышать!
У матери под гребенкой
белей завьется зола,
и я не дождусь ребенка,
которого так ждала.
Подарим старым могилам
грядущее, день за днем,
застынем над прахом милым
безумье да я — вдвоем.
Окликнутый без ответа,
размыты твои черты!
В распахнутом царстве света
совсем растворишься ты.
Госпожа Отрава
Живет госпожа Отрава
в двух шагах от нашего дома,
и дань она собирает
с дорог, садов, водоемов,
и эту дань мы ей платим,
но жадность ее неуемна.
Зачем пришла издалека,
если всем сует свою душу, —
умирающим, новорожденным,
тем, кто в море и кто на суше?
Много дней у нее за спиною, —
не устанет сама себя слушать.
Если всем сует свою душу,
зачем пришла издалека?
Ей бы душу бросить в пустыне
кактусом одиноким
или в море найти другую —
без желчи и злой мороки.
Зачем в страну пальм явилась
все та же, с той же заразой?
О ней говорят мне, приносят
ее каждый день в рассказах,
но я ее не видала,
она кажется мне безглазой.
Каждый день вступаю в знакомство
с новым деревом, с редким зверем
и со всем, что живет и приходит
к моей незапертой двери.
Но как чужестранку выгнать,
если я ее не видала?
А если войти ей позволить,
что тогда бы с покоем стало,
что стало б с моим достояньем —
с моим деревцом одичалым?
Все спрашивают меня,
приходила ли фея злая,
и потом говорят: «Это хуже,
когда свой приход замедляет…»
Кротость
Для тебя пою я песню,
в ней земля не знает зла;
как твоя улыбка, нежны
и колючки и скала.
Для тебя пою, — из песни
изгнала жестокость я;
как твое дыханье, кротки
и пантера и змея.
Бессонница
Достался трон вчерашней побирушке,
так диво ли, что я от страха вою,
что всюду мне мерещатся ловушки:
— Ты не ушел? Ты здесь еще? Со мною?
Встречать бы счастье радостным доверьем
и отвечать на взгляд беспечным взглядом,
но и во сне, привычная к потерям,
твержу: — Ты не ушел? Ты здесь? Ты рядом?
Сильная женщина
Обветрено лицо, а кофта голуба, —
Такой тебя глаза мои запечатлели.
Там, в детстве, где земля раскрыта, как судьба,
Я видела тебя на пахоте в апреле.
Пил в грязном кабаке нечистое вино,
Тот самый, от кого и родила ты сына.
Несла ты тяжкий груз, но падало зерно
Из бедных рук твоих спокойно и невинно.
А летом жала хлеб для сына, вся светясь,
И вновь я от тебя не отрывала глаз,
Расширенных от слез восторга и от воли…
Все целовала б грязь я на ногах твоих!
Иду я, отвратясь от модниц городских, —
И тенью и стихом, — вслед за тобою в поле.
Источник: https://rustih.ru/gabriela-mistral/
Свежие комментарии