ЗНАКОМИМСЯ ИЛЬ ВСПОМИНАЕМ. Велимир Хлебников (ч.2)

Начало ЗДЕСЬ

Велимир Хлебников продолжает экспериментировать с языком, но главное – продолжает искать законы пространства и времени, которые сделают будущее прозрачным, а прошлое ожившим. Он продолжает искать ответы на вопросы, поставленные себе тогда, в 1905 году: почему смерть, а не жизнь? что есть число и слово? Судьба и Россия?

Стихо- и словотворчество были лишь продолжением этих поисков, продолжением в параллельном мире и на другом уровне. Разработанная Хлебниковым концепция пространства-времени остается сегодня в тени на фоне его языкового экспериментирования, но открытия здесь обязаны открытиям там. Они ставят Велимира Хлебникова в один ряд с Пифагором, Кеплером, Лобачевским, Чижевским...

Через четыре года кропотливой работы концепция пространства-времени окончательно оформляется в систему и обретает черты философии, изложенной в первой книге Хлебникова «Учитель и ученик». Она лежит в основе всех его поэтических и языковых экспериментов, в основе смысла его творчества и всей его жизни. Он нашел свое перпендикулярное мышление, в котором мог оперировать одновременно прошлыми, настоящим и будущим. Книга вышла на средства поэта в 1912 году.

«Ученик: Я не смотрел на жизнь отдельных людей; но я хотел издали, как гряду облаков, как дальний хребет, увидеть весь человеческий род и узнать, свойственны ли волнам его жизни мера, порядок и стройность.

…Я искал правила, которому подчинялись народные судьбы. И вот я утверждаю, что года между началами государств кратны 413.
Что 1383 года отделяют паденья государств, гибель свобод.
Что 951 год разделяет великие походы, отраженные неприятелем. Это главные черты моей повести.

…Было видно, что 951 есть 317*3
…За этими числами ясна судьба, как за собранной в складки мокрой тканью – тело.
…в 534 году было покорено государство Вандалов; не следует ли ждать в 1917 году падения государства?»

Это был результат его упорной работы в библиотеках и скрупулезных расчетов, это была его стратегическая идея, параллельно с теоретическими разработками которой он начинает ее овеществление, погружаясь в языковую старину и создавая поэзию, в которой обретали новую жизнь устаревшие слова, прошлое оживало, а будущее становилось ясным.

Велимир Хлебников был мастером оживотворять давно забытое, соскабливать с них накипь и ржавчину, открывать прошлое в настоящем. Для этого он погружался в Даля и Афанасьева, в былины и мифы, в сказки и народные эпосы.

Его гениально-сумасшедшие вещи сразу же покорили символистов, футуристов, которых назвал будетлянами, и акмеистов. В сентябре 1908 года Велимир Хлебников знакомится с заместителем главного редактора еженедельника «Весна» Василием Каменским, а через месяц в №9 журнала появляется «Искушение грешника», пленившее Каменского новизной и свежестью.

«...И были многие и многия: и были враны с голосом «смерть!» и крыльями ночей, и правдоцветиковый папоротник, и врематая избушка, и лицо старушонки в кичке вечности, и злой пес на цепи дней, с языком мысли, и тропа, по которой бегают сутки и на которой отпечатлелись следы дня, вечера и утра, и небокорое дерево, больное жуками-пилильщиками, и юневое озеро, и глазасторогие козлы, и мордастоногие дива, и девоорлы с грустильями вместо крылий и ногами любови вместо босови, и мальчик, пускающий с соломинки один мир за другим и хохочущий беззаботно, и было младенцекаменное ложе, по которому струились злые и буйные воды, и пролетала низко над землей сомнениекрылая ласточка, и пел влагокликий соловей на колковзором шиповнике, и стояла ограда из времового тесу, и скорбеветвенный страдняк ник над водой, и было озеро, где вместо камня было время, а вместо камышей шумели времыши. И забились грустняки над озером» (Отрывок).

Закончит Велимир Хлебников первый год пребывания в Петербурге поездкой в Москву, которую любил больше Петербурга. Это было началом его бродяжнической жизни.

Страсть поэта к переменам мест и квартир, кочевому образу жизни стала притчей во языцех, за которой стояла его осознанная позиция: поэт не может быть привязан ни к чему, он должен ездить и петь.

За четыре первых месяца проживания в Петербурге, он сменил четыре квартиры. Потом с такой же скоростью менялись не только квартиры, но и города. В течение одного года он мог сменить 5-6 городов: Москва, Харьков, Киев, Петербург, Астрахань и снова Киев.

Университет при такой жизни ему только мешал, хотя он еще пытается продолжать учебу, но уже не на естествоведческом факультете, а историко-филологическом.

Прошение было подано в 1909 году и удовлетворено, но через год студента Велимира Хлебникова отчисляют из университета по причине неуплаты за осеннее обучение 1910 года. С университетом и учебой было покончено.

Значимой точкой отсчета стал для поэта 1909 год: он увлечен панславизмом, языческой Русью, игрой со звуками и корнями русских слов, исследует русскую литературу и народное творчество, делая нелицеприятные выводы относительно русских писателей, всегда идущих вразрез с народной жизнью, словно в России живет два разных народа.

Если народная песнь воспевает красоту русской жизни, то русская литература – ее ужас; если народное слово проповедует жизнь, то писатели – ее смерть; если русские писатели проклинают и прошлое, и настоящее, и будущее России, то народ воспевает свою страну; писатели пророчат России смерть, народная песнь – ее жизнь и процветание. Отгадку этого парадокса он тоже мучительно ищет и находит:

«Я клетка волоса или ума большого человека, которому имя Россия»

и чуть позднее

«…Одна из тайн творчества — видеть перед собой тот народ, для которого пишешь, и находить словам место на осях жизни этого народа».

Что было – в водах тонет,
И вечерогривы кони,
И утровласа дева,
И нами всхожи севы.
И вечер – часу дань,
И мчатся вдаль суда,
И жизнь или смерть – любое,
И алчут кони боя
(Скифское, отрывок, 1908)
***

Вечер. Тени.
Сени. Лени.
Мы сидели, вечер пья.
В каждом глазе — бег оленя,
В каждом взоре — лёт копья.
(Отрывок,1908)

Следующий 1910 год начинается в Святошино, под Киевом, в мае он возвращается в Петербург с ворохом написанного, получив от Вяч. Иванова сочувствие, но не более. Потом это будет ставиться ему не единожды в укор. Но не пройдет и двух месяцев – Велимир Хлебников снова в Святошино, потом – в Баку, Махачкале и снова в Петербурге.

Здесь он постоянно бывает у Кузмина, считая его учителем, а себя - его подмастерьем. Знакомится со всеми питерскими поэтами, которые говорят о нем как об интересном поэте и чудаке. Но, как ни странно, в этой компании знаменитостей именно Велимир Хлебников с его стеснительностью, молчаливостью, замкнутостью и рассеянностью стал центральной фигурой.

Пишет Хлебников много, но в печать почти ничего не попадает, друзья-символисты восторгаются, но ничего не печатают. А Хлебников любил, когда его печатали, но ничего специально для этого не делал. Когда ему давали его произведение для правки, начинал писать все заново: ему было скучно править написанное, он мог создавать только новое.

Так же, когда его просили почитать что-нибудь из своего, он начинал читать и тут же останавливался, заканчивая словами «И так далее»: ему было скучно читать написанное. Настоящим литературным триумфом Велимира Хлебникова стал 1910 год: вышла поэма «Зверинец», посвященная Вяч. Иванову, и напечатано одно из самых знаменитых и самых знаковых для поэта того времени стихотворений «Заклятие смехом».

О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!
О, рассмешищ надсмеяльных – смех усмейных смехачей!
О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!
Смейево, смейево!
Усмей, осмей, смешики, смешики!
Смеюнчики, смеюнчики.
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!

Уже название «Заклятие» отсылает к народному суеверию, в котором слово обладало принудительной силой и могло заставить божество выполнить волю заклинателя. В данном случае божества – смехачи, обладающие смехом и способные творить миры (аллюзия на Евангелие от Иоанна: «Вначале было Слово….»).

Смехачи могут разделить смех, разбросать его в разные стороны, сотворить из него мир смеха. Первые и последние двустишья представляют собой сакральные фразы, между которыми происходит самое главное: начинается и заканчивается творение нового мира.

После заклинания смехачей следует заклятие самого смеха, чтобы он был способен сотворить то, что от него требуется – совершить убийство смехом, надсмеяться над тем, кто приговорен к смерти. Для этого смех должен излиться полностью, исчерпать свою силу до конца, иначе он не способен будет сотворить мир, убивающий врага. Все заканчивается в момент, когда такой мир сотворен и последние две строчки – это радостный клич победы!

Страшное стихотворение, построенное на сакральности народных заговоров, в которых слово – сила, способная убивать. Стихотворение о смехачах – стихотворение о смерти, а не о смехе. Проникновение в суть народных сказаний и в силу слова заклинающего дает поэту инструмент творения мира с помощью слова, но слова особого. Хлебников открывает такое слово для себя и для нас.

После знакомства с братьями Бурлюками в начале 1910 года поэт переезжает к ним. Бурлюк вспоминает о переезде:

«Хлебников не решался уйти, я заявил мамаше, что забираю студента. Та не удивилась, — видимо была даже рада. Быстро собрал «вещи». Что-то очень мало. Был чемоданчик и мешок, который Витя вытащил из-под кровати... Наволочка, набитая скомканными бумажками, обрывками тетрадей, листками бумаги или же просто углами листов... «Рукописи!.. » — пробормотал Витя».

Во время этого переезда Бурлюк и подобрал с пола смятую бумажку, вывалившуюся из наволочки, на которой было написано мелким хлебниковским почерком «Заклятие смехом»... Лето Велимир Хлебников проводит на даче у Бурлюков в Чернянке, близ Херсона. От них едет в Одессу, осенью возвращается в Петербург. 1910 год не был столь урожайным, как предыдущий: написана только одна поэма "Змей поезда" и несколько стихотворений, среди которых типичное для того времени:

Мы желаем звездам тыкать,
Мы устали звездам выкать,
Мы узнали сладость рыкать.
Будьте грозны, как Остраница,
Платов и Бакланов,
Полно вам кланяться
Роже басурманов.
Пусть кричат вожаки.
Плюньте им в зенки!
Будьте в вере крепки,
Как Морозенки.
О, уподобьтесь Святославу —
Врагам сказал: «Иду на вы!»
Померкнувшую славу
Творите, северные львы.
С толпою прадедов за нами
Ермак и Ослябя.
Вейся, вейся, русское знамя,
Веди через сушу и через хляби!
Туда, где дух отчизны вымер
И где неверия пустыня,
Идите грозно, как Владимир
Или с дружиною Добрыня.
(1910)

Зиму 1911 года снова проводит в Петербурге и усиленно занимается расчетами и выведением законов времени. Лето, как всегда, вне Петербурга. В сентябре отправляется по Волге в Астрахань.

1912 год проводит в основном в Москве, иногда - в Петербурге. Знакомится с Бриками и Маяковским, отдаляется от символистов и сближается с футуристами.

В 1912 году вышли «Учитель и ученик», «Игра в аду», «Мирсконца» (совместно с Крученых), написано две поэмы и несколько рассказов.

1913-1914 год завершают «славянский период» Велимира Хлебникова. Наступает кризис.

Поединок

В 1919 году Хлебников переживает свою «Болдинскую осень», точнее, Сабуровскую. В апреле 1919 года поэт срочно и неожиданно уезжает из Москвы в Харьков, хотя в Москве у него была прописка, его приняли в союз писателей и он готовит вместе с Якобсоном свое собрание сочинений.

Такое с ним случалось часто: никогда невозможно было предугадать, когда в нем проснется дух странничества. Но в июне, когда Хлебников уже несколько месяцев жил в Харькове, город занял Деникин. Возникла реальная угроза быть призванным в Добровольческую белогвардейскую армию.

Врачи направили Хлебникова в психиатрическую больницу, на Сабурову Дачу, для обследования и вынесения вердикта о пригодности Хлебникова к военной службе. Здесь поэт проведет часть лета и всю осень 1919 года, оказавшуюся одной из самых плодотворных в его творчестве.

Спас Хлебникова от военной службы профессор психиатрической клиники Владимир Яковлевич Анфимов, изучавший связь психиатрии с творчеством. Поэт оказался среди его пациентов, точнее, врач должен был дать заключение о пригодности поэта по нервно-психическим характеристикам к службе в армии. Владимир Яковлевич вспоминает:

«Задумчивый, никогда не жалующийся на жизненные невзгоды и, как будто не замечавший лишений того сурового периода; тихий и предупредительный, он пользовался всеобщей любовью своих соседей… подобно Стриндбергу и Ван-Гогу, он производил впечатление вечного странника…. Мой новый пациент как будто обрадовался человеку, имеющему с ним общие интересы, он оказался мягким, простодушно-приветливым и с готовностью пошел навстречу медицинскому и экспериментально-психологическому исследованию…».

Хлебников откровенно рассказал врачу о своей семье, в частности, что в их роду было много душевнобольных, оригиналов и чудаков. Его дядя по материнской линии страдал от депрессий и психозов, другой дядя слыл чудаком, страстно любившим птиц, заполнявших всю его квартиру. Когда вместе с революцией в Ленинград пришел голод, он никак не мог приспособиться к новым условиям и погиб среди своих попугаев от истощения.

Все пятеро детей в семье Хлебниковых имели некие психические причины, не позволявшие им вступать в брак, а старший брат умер от душевного недуга. Сам Виктор в детстве с удовольствием нюхал «эфир», а с пятнадцати и до семнадцати лет страдал неврастенией, от которой лечился и в последующие годы.

Проведя обследование и ряд экспериментов, психиатр делает заключение о непригодности поэта к военной службе:

«Для меня не было сомнений, что в В. Хлебникове развертываются нарушения нормы, так называемого шизофренического круга, в виде расщепления — дисгармонии нервно-психических процессов. … Однако все это не выливалось в форму психоза с окончательным оскудением личности…. Все ограничивалось врожденным уклонением от среднего уровня, которое приводило к некоторому внутреннему хаосу, но не лишенному богатого содержания. … При наличии нарушения психической нормы надо установить, общество ли надо защищать от этого субъекта, или наоборот, этого субъекта от коллектива».

Странное заключение, хотя вполне логичное с точки зрения психиатрии. Но с точки зрения творчества настоящий поэт никогда или почти никогда не укладывается в среднюю норму, поэтому о защите таких чудаков от общества – очень верно и точно.

В больнице врач проводит с Хлебниковым несколько экспериментов. В частности, для изучения фантазии он дает поэту задание на подбор ассоциаций к словам и предлагает развить три темы, которые явно носят провокационный характер: лунный свет, охота и карнавал.

Чуть позднее он добавил к ним еще три: чары, тоска, ангелы. Ассоциативный ряд поразил врача оригинальностью:

Буря — бурчик — летящее, быстрое, темное, чашка с красной полосой.
Москва — метить (место казни Кучки).
Лампа — домашнее — белый кружок (впечатление уюта).
Рыбак — японская картина Гокусая .
Ураганный — ура — гонит.
Тыл — трамвай, полный ранеными.
Лента — шелковистая (созвездие).
Лошадь — американские воины (считали ее младшим божеством).
Спичка — прирученное пламя.

На предложение психиатра - развернуть темы, профессор получает целую россыпь оригинальных поэтических произведений: стихотворение "Лунный свет", прозаическую сказку «Охота», лирическую поэму «Карнавал», известную как «Поэт», стихотворения «Горные чары» и «Ангелы, драматическую поэму «Лесная тоска» и еще ряд произведений, написанных вне рамок задания, навеянных общей атмосферой психиатрической больницы. К числу последних относится, например, «Полужелезная изба...» («Гаршин»).

Диалог между врачом и пациентом превратился в драматический поединок ученого психиатра с поэтом, в котором однозначно победу одерживает поэт. Знавшие Хлебникова вряд ли бы удивились такому мощному выбросу его поэтической фантазии и энергии.

Маяковский как-то сказал, что Виктор мог сходу написать любое стихотворение в самой необычной форме и на любую предложенную тему, поскольку его голова круглосуточно работала над поэзией. Но то, что знавших поэта не удивляло, врача – поражало.

Профессор с удивлением наблюдал, как Хлебников быстро-быстро исписывает и разбрасывает вокруг себя множество белых листочков, покрытых бисером букв, которые складываются в гениальные поэтические строчки. Но то были поэмы не о себе, не о пациенте, о душевных тайнах которого хотел узнать врач, а о восприятии мира поэтом.

"Поэт" и "Лесная тоска", которые Хлебников относил к числу лучших своих поэм, написаны на языке фольклора и народных сказаний, в духе Пушкина и Гоголя. Поэма «Поэт» написана в прозрачном классическом стиле, который чувствуется с первых же строчек:

Как осень изменяет сад,
Дает багрец, цвет синей меди,
И самоцветный водопад
Снегов предшествует победе,
И жаром самой яркой грезы
Стволы украшены березы,
И с летней зеленью проститься
Летит зимы глашатай - птица,
Где тонкой шалью золотой
Одет откос холмов крутой,
И только призрачны и наги
Равнины белые овраги,
Да голубая тишина
Просила слова вещуна,
Так праздник масленицы вечный
Души отрадою беспечной
Хоронит день недолговечный,
Хоронит солнца низкий путь,
Зимы бросает наземь ткани
И, чтобы время обмануть,
Бежит туда быстрее лани.
(«Поэт», отрывок)

Сравнение осени и масленицы только на первый взгляд кажется нелогичным, но и та и другая являют собой похороны: одна – лета, вторая – зимы. Врач называет это хаосом, смешением, поэт - космосом, врач называет это болезненным творчеством, поэт – созиданием света из тьмы.

В «Поэте» слышны отголоски всей русской поэзии, начиная от Державина и заканчивая Блоком. Поэма разворачивает и являет на примере русской поэзии теорию времени Хлебникова. Поэт находится в своем перпендикулярном пространстве и свысока обозревает все поэтические времена, с легкостью переходя из одного века в другой.

Все поэтическое пространство России предстает как единое целое: от золотого века через символизм - к новой поэзии начала века. Хлебников собирает в свою поэтическую корзину богатый поэтический урожай: Пушкин, Лермонтов и Баратынский; Фет, Тютчев и Некрасов; Сологуб, Блок и Бунин. Поэт видит, как после смерти золотого века и зимы символизма, наступает весна - новая поэтическая волна, новое искусство, свидетелем и частью которой является сам Хлебников.

Тот же свет торжества будущего просвечивает и в поэме «Лесная тоска», в которой ночные кошмары в духе Вия Гоголя заканчиваются не смертью, а торжеством жизни.

Утро. Поспешите, пастушата!
Ни видений, ни ведуний,
Черный дым встает на хате,
Все спокойно и молчит.
На селе, в далекой клуне
Цеп молотит и стучит.
Скот мычит, пастух играет,
Солнце красное встает.
И как жар заря играет,
Вам свирели подает.
(«Лесная тоска», отрывок)

Поэт, вопреки ужасу гражданской войны, революции и "прелестям" психиатрической больницы остается оптимистом и ждет от мира света и чуда возрождения жизни. Врач видит хаос в произведениях и делает вывод о душевном состоянии пациента, не понимая, что поэт - это больше, чем его психическое состояние, а космос не может родиться иначе, как из хаоса.

Автор: Тина Гай

Источник